Фото Сергея Грузинцева |
Николай Мартынов: Я учился в Московском металлургическом институте, когда началась война. Мы сразу, даже имея бронь, подали заявления, чтобы нас направили на фронт. 27 июня мы были призваны в действующую армию. Попали мы в войска противовоздушной обороны (ПВО).
"Yтро": Вы специально просились именно в эти войска?
Н.М.: Нет, попал по распределению. Сама ПВО была разбита на точки – батареи, посты, взводы. Мы были комсомольцы, и нас направляли как бы на усиление партийного влияния на личный состав, мы выполняли эту задачу. Как только началась война, перед нами, первым и шестым корпусом, была поставлена задача – оборона Москвы и центрального промышленного района. Задача сводилась к тому, чтобы не пропустить те массы бомбардировочной авиации, на которую рассчитывала фашистская команда.
Дело в том, что Германия бросила на Москву две трети той авиации, которая была на нашем фронте. Кроме того, для усиления налетов были с Запада переброшены лучшие 9 воздушных эскадр, которые бомбили Англию, Испанию, Польшу, Норвегию, Грецию и Югославию, то есть самые бандиты были. Это был цвет фашистской армии, с помощью которой рассчитывали стереть Москву с лица Земли. Гитлер так и ставил задачу – в первую очередь уничтожить Москву с воздуха. И, действительно, 20 июня была объявлена боевая готовность нападения на Москву, а с 21 на 22 число был произведен первый воздушный налет. Дело в том, что наша авиация, которая была в то время, и наши наземные части были уже усилены: было постановление Комитета Обороны №77, согласно которому с 9 июня и до начала войны наши войска были значительно усилены. Вообще, такие сроки – это могло быть только во время войны, так как для гражданского времени это абсолютно неприемлемо.
Я был в то время в районе Вязьмы, Семлево – это 24 км от города. Мы обнаружили первую воздушную армаду, когда она приблизились к Вязьме. В Москве уже знали, что на город идет эта огромная масса бомбардировщиков. Они шли колоннами, в каждой колонне было приблизительно по 50-60 бомбардировщиков. Шли они первое время очень благодушно, не обстреливали. Около Вязьмы был аэродром Двоевка, и мы на этот аэродром сразу сообщили, что идут бомбардировщики. Тут их уже немножко потрепали. Вязьма, Гжатск, Можайск, Кубинка – с аэродромов взлетали и встречали фашистов в воздухе. Когда немецкие бомбардировщики подходили к Москве, прежней уверенности у них уже не было. Причем, к Москве они подходили в темное время суток. Здесь уже вступили в строй прожектора, а поскольку прожекторов было достаточно, зенитная артиллерия ставила усиленный заградительный огонь: 20 км от Москвы, 12 км и 4 км – то есть через каждые 8 км была стена зенитного огня.
Фото Сергея Грузинцева |
"Y": А чем занимались конкретно вы?
Н.М.: Я был в разведке все время. Работал на радиолокационной станции. Вот в Семлево мы и стояли, а данные собирали на 80 км в округе. Правда, станции были несовершенны, но мы все равно видели цель в воздухе – куда она идет. Высоту определить не могли, только если на взгляд. Снабжали Москву этими данными.
"Y": Известно, что в Москве была противовоздушная маскировка. В чем она заключалась?
Н.М.: Во-первых, Москва была в темноте. Также стояли аэростаты заграждения, они были распределены в шахматном порядке. И первые самолеты, бомбившие город, налетали на тросы, идущие от аэростатов, гибли. А так как было темно, мы сами иногда сбивали аэростаты – открывали огонь, а осколки попадали в них. Потом какая еще маскировка была... Город в темноте, но если чувствуем, что летит что-то, производилось задымление.
"Y": Каким образом?
Н.М.: Были специальные бомбы, шашки дымовые – огромный район задымляет и бомбардировщику ничего не видно. Когда бомбили Москву, большое количество бомб было сброшено напрасно. Всего на Москву было сброшено 1610 бомб, а повреждения были очень небольшие. Практически военные объекты не пострадали. Бывали случаи, когда крупные бомбы не взрывались. На Кремль вот упала, в Георгиевский зал – и не взорвалась; в дом, где актер Даль жил, тоже крупная бомба попала и не взорвалась; Моссовет, Москворецкий мост. В Восточной Европе работали антифашистские патриоты, они делали так, чтобы бомбы не взрывались. Когда была сброшена бомба на дом Даля, когда ее вскрыли, там оказался чехословацко-русский словарь вместо взрывчатки. Нам тоже помогали они, патриоты.
Тяжелый момент – осень 41-го года. Это было связано с тем, что сильно немец напирал и бросал очень большие танковые соединения. Тогда Сталин нашу зенитную артиллерию, крупнокалиберные пулеметы стали снимать с позиций. Москву защищало 8 полков, в каждом полку было 25 батарей и 100 орудий. И вот по 6 батарей от каждого полка было выделено на противотанковую оборону. То есть своих средств у сухопутного фронта не хватало, мы давали эти батареи, и они очень успешно действовали. Мы защищали Ленинградское шоссе, Волоколамское шоссе, Боровское шоссе и Дмитровское направление. В итоге, мы в общей сложности подбили 450 танков – больше трети того, что подбили в боях под Москвой. Кроме того, уничтожили около 250 немецких батарей, сбили до 1 января 1942 г. 1076 немецких бомбардировщиков, а всего до 1943 г. уничтожили 1392 бомбардировщика.
"Y": Когда вас перевели на сдерживание, вы оставались в позициях или отступали по мере наступления фашистов?
Н.М.: Условия были очень тяжелые. Нас выдвигали, а другой раз прикрытия никакого не было. У нас был один человек из ПВО, недавно вот ушел из жизни, Шадунц – последний рубеж держал под Москвой. Немцы дошли почти до Химок. Шадунц и его взвод стояли, а сзади уже никого не было. Если бы они их пропустили, то немцы бы могли до Москвы дойти. Так они довоевались до того, что осталось 2 орудия, на которые шли 25 танков. Одно орудие сразу уничтожили, у второго орудия (они, правда, были хорошо замаскированы) отбили прицел, и практически через ствол наводились и уничтожались. Они подбили 6 танков, и больше немец не проходил. Мы считаем, что это героический поступок был.
Или вот тоже на Ленинградском шоссе. От Солнечногорска через каждые 200 м стояли батареи, очень сильные батареи. Она не приспособлена была ни с какой стороны. Она была очень высокая, ее надо было все время закапывать, если не закопать, то ее тут же сносили. Поэтому ребят погибло много там, мы потеряли почти 300 человек и около 40 орудий. Потому что не успевали закапываться. Дело в том, что немец видит, что по шоссе не пройти, они начинали идти в обход, а прикрытия у наших со стороны сухопутных войск не было.
"Y": Почему же не было прикрытия? Людей не было?
Н.М.: Потому что не было согласования. Нас вытащили, а прикрыть нас не прикрыли. Поспешность была. Он же знаете, какие силы бросал? Гитлер сделал все, чтоб взять Москву. У него был план такой – чтобы одновременно подходили сухопутные части и авиация, чтобы вместе уничтожать Москву. Но поскольку было Смоленское сражение, Вяземское сражение – задержали их на 2,5 месяца, и они тоже не могли одновременно действовать. У них тоже раздрай такой получился.
"Y": А когда началось контрнаступление, как складывалась дальше обстановка для вас? После битвы за Москву?
Н.М.: Мы все время ожидали налета. У Гитлера была возможность и с Прибалтики, и с других мест бомбить Москву. Наша задача была – все время держать Москву. Одно. Вторая задача. Против Англии он применял Фау-1, Фау-2. Он пытался это сделать, а мы вели разведку этих позиций. Против этого боролись. Потом против планера – беспилотный планер, который падает как торпеда – в нем до 800 кг заряд был. С этим боролись. Никаких особенно героических поступков не было, но Москву защитили.
Фото Сергея Грузинцева |
"Y": А с чисто человеческой точки зрения что было самое трудное на войне?
Н.М.: Напряжение. Постоянное напряжение. Иногда были такие моменты, что двое, трое суток не спишь, идешь, спотыкаешься, но все равно надо было работать, надо было действовать. Враг был коварный. Дежуришь – летит. То ли один он летит, то ли их там много... Вот он прилетел, покружился, в напряжении людей держат. В течение суток он подходит, что он там делать будет? Выматывает все время. Тревогу тоже не всегда объявляли; если видели, что что-то крупное летит, то объявляли, а если 2-3 самолета – то просто гоняли их. А они избрали вот такую тактику – сначала один приходит, потом второй. А что он будет делать? Мы же не знаем, какие там его планы. В этом отношении очень изматывающее было. Ну, потом, конец войны для нас был попроще.
"Y": А вы остались на позициях?
Н.М.: Да, мы оставались на позиции до самого конца войны. Помимо всего прочего, мы готовили кадры не только для себя, но и для фронта. В течение этого времени мы подготовили 76 частей.
"Y": Как вы готовили кадры?
Н.М.: Ну как... Артиллеристов, зенитчиков, пулеметчиков готовили. Потом из противотанковых орудий учили стрелять. Создавались команды, и часть выходила на фронт. Вот достаточно сказать, что в тяжелые, напряженные дни мы за 1 день подготовили 100 частей. 76 – это уже после было. Надо же и командиров назначить, и вооружение получить, и личный состав и документация и транспорт. Вот такое было напряжение... постоянное.
Автор сердечно благодарит Московский Комитет ветеранов за помощь в организации интервью