Любовь под остренькое

ФОТО: ukdrama.ru

Спектакль Марка Равенхилла "Продукт" открыл в Москве Фестиваль современной британской драматургии. Ход, конечно, безупречно верный – кому открывать фестиваль современной британской пьесы, как не человеку, который ее создал, а через нее и феномен театра "Роял Корт", и движение российской "Новой драмы"? Неудивительно, что и на спектакль Равенхилла, и на его мастер-класс привалило целое море восторженной публики. А его "Продукт", заигрывающий с темой непростых отношений Востока и Запада, для многих стал шедевром и откровением – хотя, честно говоря, не является ни тем, ни другим.

Любовь к Равенхиллу у русского театрала – странная любовь аборигена к просветителю. Вот еще вчера ты сидел и думал, что мир остановился на Островском (в лучшем случае, на Петрушевской), а тут приходит Равенхилл и говорит, что есть еще геи, насилие, наркотики, и человек не может найти себе место в современном мире. "О!" – говорит русский театрал, и начинаются спектакли про геев, насилие и наркотики. Тогда Равенхилл возвращается и говорит: а вот есть еще антиглобализм, терроризм и власть брендов и корпораций. И все теперь. Жди спектаклей про корпорации. То же можно обобщить и в отношении всей британской драматургии: в современную драму она привносит утерянную нотку актуальности, актуальности не в смысле современной тематики (есть сотни русских пьес, по тематике еще более актуальных), а в смысле современного, простите за нехорошее слово, дискурса. Иными словами, британская драма более других умеет говорить не просто о том, что современно, а о том, о чем современно говорить, то есть по сути своей не делает ничего иного, как поддерживает непринужденный светский разговор в английском стиле, но на острую тему.

Перенесшись на российскую почву, между тем, британское семя дало внушительные всходы: Ольга Субботина и Кирилл Серебренников, Василий Сигарев и братья Пресняковы, все движение "Новой драмы" выросло из хулиганско-драматургических опусов Равенхилла, главное достоинство которого состояло в том, что он отлично чувствовал тему и полностью забил на всем давно надоевший постмодернизм. Смешной, игровой, жестокий, не лишенный черного юмора и все же при этом насквозь развлекательный, его театр стал символом того театра, который пытаемся построить мы, но все не можем, потому что, живя в развивающейся стране не первого мира, невозможно не соскальзывать в убийственную серьезность.

Равенхиллу же можно все. В "Продукте" он играет режиссера, пытающегося убедить молодую актрису сняться в понравившемся ему сценарии. Она должна сыграть Эми – молодую красотку, чье сердце разбито и душевная дыра не латается с тех пор, как ее парень погиб 11 сентября в одной из башен Всемирного торгового центра. Но тут она, блистающая сумками от Гуччи и пиджаками от Версаче, встречает в самолете араба Мохаммеда, у которого только и есть, что нож и молельный коврик, и влюбляется. Любовь нарастает по мере нарастания бреда: понемногу в истории появляются и бен Ладен с отеческим поцелуем, и взрыв в Диснейленде, и попытка аутодафе, закончившаяся падением в бассейн через четыре стеклянных этажа, и превращение хрупкой Эми в борца-тяжеловеса, и глупая, нелепая смерть, и торжество любви над джихадом, а затем, наоборот, джихада над любовью. Равенхилл, по сути, не делает ничего, кроме как пересказывает сценарий молчаливой актрисе (в московском варианте ее играет Юлия Возлюбленная), погружая ее вместе со зрителями в бредовый мир современного кино. По сути он великолепный рассказчик, не лишенный чувства юмора и власти над аудиторией, хотя театра в его спектакле на самом деле и нет. Остается второй вопрос: есть ли в нем смысл?

Попробуем представить, что перед нами не лондонская девочка Эми, типичная яппи-феминистка, парень которой погиб в ВТЦ, а, скажем, обычная сорокалетняя уставшая русская баба, потерявшая мужа после взрыва в московском метро. И встречает она не смуглого красавца-араба, а простого чеченского парня, который может и гвоздь заколотить, и прикрикнуть, когда надо, а еще обожает борщ с пампушками. Разве невозможна между ними большая кинолюбовь? Конечно, возможна! И разве зритель не пойдет смотреть на эту любовь, чтобы возмущаться и плакать одновременно? Пойдет, и будет плакать и возмущаться. Но пойдет, потому что миром правит любовь. И потому остается только ждать этого фильма, в главной роли в котором обязательно сыграет какая-нибудь Джулия Робертс, и поток невольных зрительских слез захлестнет ее, как на "Титанике".

Можно, конечно, вообразить, что Равенхилл хотел подшутить над зрителем, над киноиндустрией, над шоу-бизнесом, превращающим любую трагедию в продукт купли-продажи. Но в итоге он просто показал самого себя. Повернул, если можно так выразиться, товар лицом. Вот он, балагур, подхихикивающий над проблемами современного мира. За модным фасадом не предлагающий никаких смыслов, потому что зрителю они и не нужны. И что ему эти арабы, эта любовь, этот джихад?.. Театру, тем временем, хочется большего. И не ему одному.