|
Наталья Рябчикова: Вы не любите сниматься в кино, или вас просто мало зовут?
Алла Демидова: Меня приглашали много – после фильмов "Дневные звезды", "Щит и меч", после ролей таких сильных, волевых женщин. Скажу честно, в 70-х не было ни одного сценария, который бы прошел мимо меня. Я тогда была слишком разборчивой. Хотя сейчас смотрю некоторые из тех фильмов и думаю: "Сейчас бы я не отказалась". С годами стали предлагать меньше, вообще стало меньше ролей на мой возраст. А если предлагали, то каких-то матерей, теток и так далее – то есть бытовуху. Я терпеть не могу этот быт – ни в жизни, ни в кино, ни в театре.
В кино мне нравится стилизация – в актерском смысле, естественно. Взять, к примеру, "Сердца четырех", где Евгений Самойлов играет советского военного. Таких людей на самом деле не было, они были только в немецком кино или в Голливуде. Но в старых картинах умели так играть. "Я в предлагаемых обстоятельствах" – самый пагубный актерский ход. А стилизация – это значит пропускать роль через другой образ: я играю не Медею, а Сару Бернар, которая играет Медею. Это открыла не я, открыл еще Вахтангов в "Принцессе Турандот". И это работает не только в театре, но и в кино, даже в современных ролях. Просто "я в современных ролях" – это скучно. Для этого нужна личность. Среди актеров личностей мало, их надо искать, а сейчас их не ищут.
Я как-то встретила Гафта, около лифта – это было после "Настройщика", – и он мне сказал: "Ну, старуха, ты, наконец, сыграла нормальную роль, а то все Федры, Медеи..." "Валя, а вы знаете хоть одну актрису, которая хорошо играла бы трагедии?" "Слава Богу, никого". Вот это – разница актерских дорог. Я обожаю Валю Гафта, но он всегда играет Валю Гафта. Но это личность – мне всегда интересно за ним следить. Я – ни разу не сыграла себя ни в кино, ни в театре. Когда в "Электре" Любимов заставлял меня играть свои чувства, я сказала: "Я заболею". И заболела...
Н.Р.: Почему вы решили играть Гамлета?
А.Д.: Главное в роли – всегда нужно выбрать ход, "манок", который до тебя никто не использовал. Гамлетов играли много, но никто не играл встречу с призраком. Представьте, если бы вместо меня вышел умерший, вам знакомый человек – как бы перевернулось ваше сознание. Это вечный вопрос – что за чертой? Он волновал многих.
Если есть дьявол – значит, есть и Бог. Это, мне кажется, и есть главный вопрос в "Гамлете".
Я ушла с Таганки, потому что поняла, что ломается все. Все, что я придумываю, все ломается. Все партнеры, которых я любила, ушли. К примеру, Высоцкий. Вначале он не был таким уж хорошим актером, он был средним. Сейчас в его ранние роли мы уже сами вкладываем все, что о нем знаем, чего там и в помине не было. Но он изначально был хорошим партнером: он играл не себя, а партнера.
Н.Р.: Алла Сергеевна, почему вы предпочитаете работать за границей?
А.Д.: На родине мне не нравится зал. Вернее, то, что нравится сейчас залу, не нравится мне. А то, что нравится мне, не нравится залу. Я подумала – не будем друг друга раздражать некоторое время. Сейчас актер учится играть по треугольнику: "я – партнер – режиссер". Древнегреческий актер играл по вертикали: "я и Дионис". Амфитеатры строились с таким расчетом, чтобы солнце заходило за него, и с заходом солнца умирали герои. Представление шло целый день, зрители ели, пили, спали, любили... Как можно было ориентироваться на такого зрителя?
Сегодня зритель очень нетребовательный. Это, простите, стадо. На него ни в коем случае нельзя обращать внимание. Нужно играть по вертикали, для идеального зрителя, если для вас нет Диониса или Бога. А в кино надо обязательно любить камеру. Камера – это партнер. Не играть на камеру, но знать, что ты ее очень любишь и она тебя очень любит. Вот эта любовь – она и передается на экране. У театральных и киноактеров – совершенно разные методы. Камера не передает этого гипноза, которым обладает актер на сцене. Есть, конечно, какая-то общая основа: актер должен развивать фантазию, пластику, пробовать себя в разных предлагаемых обстоятельствах. Но это нужно развивать на первом курсе. Дальше – нужно развивать личность. Личность – это самое интересное, что есть в жизни. Все остальное – суета.
ФОТО Анны Патаракиной