Фландрия (Flanders)
Франция, 2006
Режиссер: Брюно Дюмон
В ролях: Самуэль Буаден, Аделаида Леру, Анри Кретель
|
Нынешняя работа профессора философии Дюмона не станет открытием для тех, кто видел три предыдущие его картины. "Я испытываю потребность отсекать лишнее – в сущности, только и делаю, что отсекаю лишнее и никогда ничего не добавляю", – рассказывает режиссер. Руководствуясь этим принципом, в 1999-м Дюмон уже получил Гран-при на Лазурном берегу за фильм "Человечность". Отсекает он практически все, что в привычном понимании связано с кино. Вместо зрелищности – тоскливые пейзажи и трехминутные планы тусклых лиц. Вместо сюжета – набор условных линий, вместо логики – хаос поступков, вместо музыки – больной ритм монтажа. Сказать определенно о "Фландрии" можно немногое: достоверно известно, что Дюмон снимал в родной деревенской глухомани, означенной в названии. Как и в прежних работах, герои подобраны из местных жителей и к актерству отношения не имеют. Главе каннского жюри Вонг Кар Ваю фильм понравился, зрители сухо молчали. Дальше же начинаются интерпретации, в которых дебелый тракторист Деместр предстает то героем, то подонком, а его односельчанка Барб – то блядью, то новоиспеченной Пенелопой.
Самая бравурная трактовка "Фландрии" звучит так: "Деместр делит время между работой на ферме и прогулками со своей подругой детства Барб. Он тайно влюблен в нее и с благодарностью принимает то немногое, что она может ему дать. Как и многие его сверстники, Деместр уходит на войну, которая происходит где-то вдали от его дома. Жестокость, страх, а также чувство локтя превращают его в настоящего воина. Сменяют друг друга времена года, а Барб угасает в одиночестве, по-прежнему ожидая возвращения солдат. Убережет ли Деместра его любовь к Барб?" Стоит пояснить. Прогулки с подругой детства сводятся к сношениям в придорожных кустах. Война в неясной южной местности – к братскому изнасилованию аборигенов и убийству детей. Настоящий воин бросает подстреленного товарища, спасая собственную шкуру. Большое чувство Барб ограничивается финальной репликой "Я тебя люблю", психбольницей, абортом и сексом со всем, что хоть как-то напоминает мужчину.
Другая трактовка подвергла бы в ужас и самого Дюмона, который ждет от зрителя любых трактовок в принципе: "Шокирующая военная драма рассказывает о том, как цивилизованные люди на войне превращаются в диких зверей: насильников, убийц и садистов. Главный вопрос картины – может ли любовь спасти человека от этого превращения и тем самым сохранить ему жизнь?" Назвать происходящее любовью цивилизованных людей можно лишь из глубокой мести Дарвину. Герои "Фландрии" ведут себя именно что как недалекие потомки обезьян, наспех обученные говорить. Сознание в их черепки если и закралось, то в первобытной форме. Такой вот природный человек не задумывается над событиями, не пытается рефлексировать. И Деместр, и Бард, и Блондель, призванный сформировать некое подобие "любовного треугольника", живут исключительно поступками, которые диктуют им обстоятельства. Увидел банан – сорвал. Увидел чужеземца – убил. Азартная резня и сцены убогого сельхозтруда очерчивают две крайние точки этого существования. Остальное – в зоне вариаций.
Несколько лет назад, после просмотра предыдущего фильма Дюмона "29 пальм", какой-то кинокритик печально выдохнул: "Как же нужно ненавидеть своих зрителей, чтобы снимать такое кино". В том факте, что Брюно Дюмон происходит из породы чистейших мизантропов, сомневаться не приходится. Мизантропия его последовательна и заразна: с той лишь оговоркой, что персонажи сидят в одной колбе, а зрители – в другой. Да и сами отношения Дюмона с кинематографом сложно назвать даже симпатией. Хотя "Фландрия" и напичкана цитатами – скажем, подрыв капитана и детоубийство досконально копируют "Цельнометаллическую оболочку" Кубрика – Дюмон складывает вырванные куски так, чтобы напрочь ампутировать всякий смысл, изначально в них заложенный. И этот его демарш можно рассматривать опять же двояко. Оптимисты скажут, что режиссер в пику голливудским штампам развивает новый киноязык, который сам по себе малосъедобен, но удобрит почву новых исканий. Пессимист же резонно заметит: жюри Канн настолько устало от кино, что раз за разом с радостью отдает премии тому, кто пытается напрочь уничтожить великое искусство.