Ампутация смысла

Фландрия (Flanders)
Франция, 2006
Режиссер: Брюно Дюмон
В ролях: Самуэль Буаден, Аделаида Леру, Анри Кретель

Пока новый фильм француза Брюно Дюмона "Фландрия", отхвативший второй по значимости приз на последнем Каннском фестивале, пробивался в российский прокат, у него накопилось ассоциаций не меньше, чем у "Черного квадрата" юбиляра Малевича. Однако вряд ли даже самому зубастому критику удастся безоговорочно доказать хотя бы одну из версий.

Нынешняя работа профессора философии Дюмона не станет открытием для тех, кто видел три предыдущие его картины. "Я испытываю потребность отсекать лишнее – в сущности, только и делаю, что отсекаю лишнее и никогда ничего не добавляю", – рассказывает режиссер. Руководствуясь этим принципом, в 1999-м Дюмон уже получил Гран-при на Лазурном берегу за фильм "Человечность". Отсекает он практически все, что в привычном понимании связано с кино. Вместо зрелищности – тоскливые пейзажи и трехминутные планы тусклых лиц. Вместо сюжета – набор условных линий, вместо логики – хаос поступков, вместо музыки – больной ритм монтажа. Сказать определенно о "Фландрии" можно немногое: достоверно известно, что Дюмон снимал в родной деревенской глухомани, означенной в названии. Как и в прежних работах, герои подобраны из местных жителей и к актерству отношения не имеют. Главе каннского жюри Вонг Кар Ваю фильм понравился, зрители сухо молчали. Дальше же начинаются интерпретации, в которых дебелый тракторист Деместр предстает то героем, то подонком, а его односельчанка Барб – то блядью, то новоиспеченной Пенелопой.

Самая бравурная трактовка "Фландрии" звучит так: "Деместр делит время между работой на ферме и прогулками со своей подругой детства Барб. Он тайно влюблен в нее и с благодарностью принимает то немногое, что она может ему дать. Как и многие его сверстники, Деместр уходит на войну, которая происходит где-то вдали от его дома. Жестокость, страх, а также чувство локтя превращают его в настоящего воина. Сменяют друг друга времена года, а Барб угасает в одиночестве, по-прежнему ожидая возвращения солдат. Убережет ли Деместра его любовь к Барб?" Стоит пояснить. Прогулки с подругой детства сводятся к сношениям в придорожных кустах. Война в неясной южной местности – к братскому изнасилованию аборигенов и убийству детей. Настоящий воин бросает подстреленного товарища, спасая собственную шкуру. Большое чувство Барб ограничивается финальной репликой "Я тебя люблю", психбольницей, абортом и сексом со всем, что хоть как-то напоминает мужчину.

Другая трактовка подвергла бы в ужас и самого Дюмона, который ждет от зрителя любых трактовок в принципе: "Шокирующая военная драма рассказывает о том, как цивилизованные люди на войне превращаются в диких зверей: насильников, убийц и садистов. Главный вопрос картины – может ли любовь спасти человека от этого превращения и тем самым сохранить ему жизнь?" Назвать происходящее любовью цивилизованных людей можно лишь из глубокой мести Дарвину. Герои "Фландрии" ведут себя именно что как недалекие потомки обезьян, наспех обученные говорить. Сознание в их черепки если и закралось, то в первобытной форме. Такой вот природный человек не задумывается над событиями, не пытается рефлексировать. И Деместр, и Бард, и Блондель, призванный сформировать некое подобие "любовного треугольника", живут исключительно поступками, которые диктуют им обстоятельства. Увидел банан – сорвал. Увидел чужеземца – убил. Азартная резня и сцены убогого сельхозтруда очерчивают две крайние точки этого существования. Остальное – в зоне вариаций.

Несколько лет назад, после просмотра предыдущего фильма Дюмона "29 пальм", какой-то кинокритик печально выдохнул: "Как же нужно ненавидеть своих зрителей, чтобы снимать такое кино". В том факте, что Брюно Дюмон происходит из породы чистейших мизантропов, сомневаться не приходится. Мизантропия его последовательна и заразна: с той лишь оговоркой, что персонажи сидят в одной колбе, а зрители – в другой. Да и сами отношения Дюмона с кинематографом сложно назвать даже симпатией. Хотя "Фландрия" и напичкана цитатами – скажем, подрыв капитана и детоубийство досконально копируют "Цельнометаллическую оболочку" Кубрика – Дюмон складывает вырванные куски так, чтобы напрочь ампутировать всякий смысл, изначально в них заложенный. И этот его демарш можно рассматривать опять же двояко. Оптимисты скажут, что режиссер в пику голливудским штампам развивает новый киноязык, который сам по себе малосъедобен, но удобрит почву новых исканий. Пессимист же резонно заметит: жюри Канн настолько устало от кино, что раз за разом с радостью отдает премии тому, кто пытается напрочь уничтожить великое искусство.