Мир в войне

прочитано 882 раза

"Я - пулеметчик" - одна из залпа премьер, назначенных Центром драматургии и режиссуры под руководством Казанцева и Рощина на весну. Говорят, что их будет чуть ли не десять. Вполне возможно: не имея собственной труппы, ЦДР не испытывает недостатка ни в режиссерах, ни в актерах, ни тем более в текстах. Многие произведения новой драматургии, на которой специализируется театр, хоть и написаны совсем недавно, но уже обладают собственной сценической историей. А имена авторов стали если не частью театральной классики (обойдемся без преувеличений), то частью устойчивого театрального сленга точно.

Редкое упоминание движения Новой драмы обходится без обращения к Юрию Клавдиеву, правдоискателю, нонконформисту и талантливому тольяттинскому драматургу, уехавшему, впрочем, из родного города. Всего пару лет назад "Я, пулеметчик", поставленный в Петербурге Театральным проектом Антона Милочкина и показанный в Москве, без излишнего пафоса анонсировался как "первая в России постановка драматурга Юрия Клавдиева (Тольятти)". Теперь дело практически поставлено на поток: в театре "Практика" идет "Собиратель пуль" (режиссер Руслан Маликов), а в ЦДР - "Пойдем, нас ждет машина" (режиссер Владимир Агеев). Так что новый спектакль ЦДР на сцене Театра.док - очередной. Не в качестве оценки - в качестве констатации. Правда, режиссер Ирина Керученко сделала все, чтобы констатация не перешла в оценку. И все, чтобы количество перешло в качество. Надо сказать, не без успеха.

"Я - пулеметчик" не стал очередным спектаклем ни для театра.док, ни для новейшей истории постановок драматургии (ни для истории постановок новейшей драматургии, впрочем, от перемены мест слагаемых смысл не меняется). Это действительно интересная режиссерская работа, в которой видна изобретательность, в противовес привычной для черного подвала театра.док простоте, и история взаимоотношений с текстом: где-то он присваивается, где-то он отторгается, где-то он продолжается. Не сливается полностью с текстом и исполнитель главной и единственной роли - Парня лет 20-30 - молодой актер Кирилл Плетнев, больше известный не по театральным работам, а по ролям в новой военном кино ("Тайга. Курс выживания", "Диверсант", "Штрафбат", "Солдаты 3") И хотя в спектакле тема тотальной войны ключевая (главный герой говорит одновременно от имени "пацана", участвующего в разборках, и от имени пулеметчика, участвующего во Второй мировой войне), меньше всего в словах Кирилла Плетнева слышится манифест или проповедь. Даже фраза "Война - это сидеть у телевизора и молча гнить заживо оттого, что всем по фигу, что сплошной Киркоров, что никому не нужен" звучит не "пацанским" откровением, а персональным (и потому спорным, потому возможным) мнением. То, играя на губной гармошке, то, застенчиво улыбаясь, то подмигивая зрителям, он так насыщает текст человеческим существованием, что тот, написанный на одной ноте, начинает пульсировать и оживать.

Перед началом сцена совершенно пуста, только в глубине покачиваются на веревках два мешка (из них позже появятся образы войны, а сами они на какой-то момент станут висельниками). Парень лет 20 - 30 выходит прямо из зрительного зала. В валенках, белой рубахе, поношенных штанах и пальто на меху. Извиняясь, он отвечает на звонок мобильного телефона, гнусавым голосом объявляет: "ЦДР. Золотая коллекция. От создателей "Нас ждет машина", виновато улыбается: "Фигня - это все" и начинает совершенно обыденно говорить про море, про то, что давно не отдыхал, про птиц, про войну. В его словах не без удивления узнаешь текст Юрия Клавдиева. Его вообще в спектакле не всегда опознаешь: слишком сильно режиссерское вторжение в целостное высказывание драматурга, основанное к тому же на автобиографическом материале (дед Клавдиева Семен Иванович Котов был пулеметчиком в штрафроте, а закончил службу в Японии в звании старшего лейтенанта разведроты при танковой дивизии). Однако это вторжение текст не разрушает, напротив, сглаживает пафос (для разговора о войне он не редкость), иронизируя, играется со словами, усиливает метафоры или эмоции.

Мечтая о море, герой протыкает подвешенные к потолку холщовые мешки и раскидывает по полу высыпавшуюся фасоль, бросается на нее, плещется, издает гортанные звуки, подражая радостному крику чаек и одновременно тревожному карканью. Рассказывая о том, как технически тяжело убивать людей, он надувает ярко-оранжевые воздушные шары, а потом стреляет в них из пневматического пистолета, от чего они только подскакивают на полу, но не лопаются. И тут же, уже овладев навыком поточного убийства, прицельно тушит о них окурок, заставляя разлететься на куски. Во время тяжелой хриплой пулеметной очереди, выросшей из протянувшихся по стене красных световых кардиограмм (художник по свету Евгений Виноградов), он неожиданно становится совершенно спокойным, достает из кармана жвачку и засовывает ее в рот. В спектакле подобных сцен, идущих поверх текста, а иногда и вразрез ему, множество. Но, пожалуй, именно эта одна из самых сильных метафор бессмысленности и жестокости войны: человек, жующий жвачку напротив уставившегося на него пулемета.