Россия может выйти из кризиса более уязвимой

"Yтро": Как вы оцениваете итоги саммита G20?

Андрей Нечаев: Важно, что этот саммит вообще состоялся. Это свидетельство того, что мировые лидеры готовы не замыкаться в национальных границах, а координировать свои действия, искать какие-то компромиссы. И это является сильным позитивным сигналом для инвесторов, предпринимателей и всего населения.

Для меня было удивительно, что на саммите удалось достичь конкретных решений. Я полагал, что, как и предыдущий, он закончится общими декларациями о пользе координации, вреде протекционизма и так далее. И то, что лидеры государств сумели договориться о довольно значительном изменении роли МВФ, который, по-видимому, по завершении кризиса будет играть ключевую роль в качестве наднационального финансового института, стало для меня неожиданностью. Также важно, что на саммите было принято решение об усилении регулирования финансовых институтов. Для нас неким раздражающим моментом может быть то, что фактически даже не обсуждалось одно из базовых предложений России – о введении наднациональной резервной валюты. Но я думаю, что никто, даже авторы этого предложения, всерьез не рассчитывали, что оно будет обсуждаться на этом саммите. Слишком много обстоятельств сейчас против такого решения.

"Y": На ваш взгляд, перспективы создания новой общемировой валюты на основе SDR нереальны?

А.Н.: Если сегодня говорить о переходе к наднациональной валюте, надо понимать, что отказ от собственной валюты – это отказ от части государственного суверенитета. Европа шла в этому 40 лет – от первого договора, заключенного в середине 50-х по поводу единого регулирования рынка угля и стали, до соглашения о создании единой наднациональной валюты, включая ее наличную форму. Мы с Белоруссией уже десять лет не можем договориться о единой валюте, формально пребывая в Союзном государстве. Такие вещи вообще не делаются быстро. Страны должны для этого созреть.

Есть и гораздо более серьезное препятствие: создание новой резервной валюты (не важно, будет это аналог SDR или что-то иное) не нужно США. Доллар много лет является резервной валютой, и от этого плюса они не хотят отказываться. Не хочет новой валюты и Европа – у нее есть евро, и какая-то еще резервная валюта ей совершенно не нужна. Политика – это всегда искусство возможного, и в этом смысле я не понимаю, как европейцев и американцев можно убедить в необходимости введения новой резервной валюты. А создавать третью наднациональную валюту без Америки и Европы или, тем более, против них – это нелепо.

"Y": Вице-премьер Алексей Кудрин заявил, что России следует ждать второй волны кризиса, связанной с массовыми неплатежами по кредитам. Насколько реален такой сценарий?

А.Н.: Министр финансов по должности обязан быть консервативен. И, с учетом того, какое гигантское лоббистское давление, сводящееся к одному предложению: "дайте денег", он сейчас испытывает, он, безусловно, очень осторожно высказывается о будущей динамике цен на нефть, доходов российского бюджета, притоке валюты в страну и так далее. Пессимизм в такой сфере – это нормально для министра финансов. А будет ли вторая волна кризиса и насколько она будет глубока, сейчас никто точно предсказать не сможет. Существует слишком много факторов, которые будут определять ситуацию. Для России потенциально тяжелые последствия будет иметь сильное и устойчивое падение цен на нефть, продолжение падения цен на металлы, химикаты и прочие основные экспортные товары.

Что нас, безусловно, ждет, если говорить об испытаниях, так это проблемы в банковской сфере. Там очень сильно нарастает задолженность по возвратам кредитов, и у этого как минимум три последствия. Во-первых, банки не получают ликвидность, которая нужна им для того, чтобы кредитовать клиентов. Во-вторых, если кредит или проценты просрочены, то, в соответствии с нормативными документами ЦБ, банк должен создать под это резервы, уменьшающие капитал. Соответственно, для того чтобы соблюдать обязательные нормативы, он должен неизбежно сжимать последующее кредитование. И третий момент: высокие невозвраты порождают дальнейшее усугубление кризиса доверия, который стал в последнее время практически экономическим фактором. Банки неохотно расширяют кредитование, предъявляют очень высокие требования к заемщикам, закладывают риски невозврата в процентную ставку. В результате последняя становится совершенно неподъемной для многих секторов экономики. Это, в свою очередь, еще больше усиливает риск невозврата, потому что кредиты под 25% или 30% берут только от отчаяния. В конечном итоге это приводит к спаду производства. Поэтому я думаю, что выйти из этой ситуации без изменения системы рефинансирования Центробанком коммерческих банков нам не удастся.

Пока уровень задолженности по кредитам пока не является критическим. Он достигает примерно 8%, но статистика идет с запаздыванием, и многие считают, что он уже подбирается к 10%. Я напомню, что в данном случае важен не только факт, но и тенденция. Осенью задолженность была 1,5%, сегодня – 8% - 10%. Понятно, что это "средняя температура по госпиталю", и у некоторых банков она уже критическая. Например, у тех, кто активно занимался ипотекой, другими видами потребительского кредитования. Страдают и банки, и их заемщики.

"Y": Можно ли говорить о том, что у правительства есть четкая стратегия выхода из кризиса?

А.Н.: Мне кажется, что те меры, которые намечены и предпринимаются в банковском секторе, не эффективны. Опять подавляющая часть денег идет на капитализацию госбанков, но мы уже это прошли: деньги в госбанки попали, а от них в экономику – нет. До малых и средних банков, которые специализируются на обслуживании малого и среднего бизнеса, деньги не дошли. А правительство и ЦБ опять идут по тому же пути, наступая на те же грабли.

В антикризисной программе очень много написано про субсидирование процентных ставок, они обещаны чуть ли не половине экономики, так что субсидирование предлагается сделать едва ли не главным инструментом влиянием на процентные ставки. Беда состоит в том, что, во-первых, многие банки не имеют достаточной ресурсной базы, а от ЦБ получает лишь "короткие" деньги. Во-вторых, ухудшается финансовое положение заемщиков. В такой ситуации банки в принципе не дают кредиты. И никакое субсидирование не заставит их этого делать.

"Y": Насколько целесообразно в существующих условиях снижение налоговой нагрузки на бизнес?

А.Н.: Я двумя руками "за". Но, к сожалению, предложения, сформулированные Минэкономразвития, очень скромные. Я глубоко убежден: если вы хотите насытить экономику деньгами, то самый лучший способ – не забирать деньги у экономики, а значительно снизить налоги. На мой взгляд, это многократно эффективнее "точечных" вливаний в отдельные компании. Плюс, это универсальное средство. Вы поддерживаете всех, в первую очередь, более успешных (у них и возникают налоги), а не потенциальных банкротов. Хотя это почти философский вопрос: кому в первую очередь помогать во время кризиса – слабым или сильным, которые имеют шанс выйти из кризиса обновленными и конкурентоспособными. Мне кажется, что ради сокращения налогов можно сократить какие-то госрасходы, многие из которых далеки от эффективности.

В чем парадокс программы? Там заявлены очень хорошие принципы: безусловное исполнение социальных обязательств, модернизация страны, переход на инновационный путь развития, отказ от поддержки за счет денег налогоплательщиков неэффективных производств и так далее. На мой взгляд, практические меры сильно диссонируют с этими принципами. Так, через несколько дней после обнародования программы принимается решение выдать 25 миллиардов рублей АвтоВАЗу. Мне кажется, что в этом случае легче погасить социальные последствия, например, в течение года просто выплачивая людям зарплату, чем сжигать деньги в котле бесчисленных долгов компании. У АвтоВАЗа 44 миллиарда рублей долга уже есть, и 25 миллиардов ничего не решат. Если уж хотите эффективно поддержать наш автопром, то надо стимулировать потребителя его продукции. Именно на это идут многие западные страны. А мы просто вливаем деньги в черную дыру.

"Y": Есть ли у России шансы выйти из кризиса с инновационной экономикой, или хотя бы ее зачатками? Не получится ли так, что возобновление роста цен на углеводороды снова вернет нас к сырьевой модели?

А.Н.: Если политика будет такая, как она не заявлена, а реально заложена в антикризисной программе, то никакого шанса нет. Я честно проштудировал текст программы и нашел только одну меру, которую можно явно отнести к стимулированию инноваций, – выделение одного миллиарда рублей на поддержку инновационных и инвестиционных проектов в ОПК. Мы несколько триллионов вливаем в экономику, а на инновации один миллиард нашелся. И через налоги, безусловно, можно бы было стимулировать инновации. Например, в малом и среднем бизнесе, который во всем мире являются проводником инноваций, а иногда и их генератором.

Но инновации инновациям рознь. Надо понимать, что широким фронтом мы к ним не перейдем. У нас есть сферы, где мы отстали навсегда, тот же автопром (сборка у нас иностранных авто не в счет), к примеру. Но также есть и сферы, где мы можем рассчитывать на какой-то инновационный прорыв. Если говорить о машиностроении, то, например, российские боевые самолеты действительно находятся на передовых позициях в мире. Значит вопрос – это трансфер технологий в гражданское авиастроение, который должно стимулировать государство, в том числе налоговыми льготами, а может быть, и какими-то целевыми льготными кредитами, субсидиями. Надо внимательно проанализировать и выделить такие сферы, где мы имеем шанс на прорыв при целенаправленной политике.

Второе: совершенно ясно, что Россия – сырьевая страна. Это и плохо, и хорошо. И не надо от своего естественного преимущества отказываться. Но одно дело, если вы тупо гоните на экспорт нефть по трубе, а другое – если вы применяете современные технологии ее переработки, в частности, выпускаете новейшие инженерно-конструкционные пластмассы. Можно спорить о том, что это – инновации или просто высокие технологии, – но, тем не менее, это решение, которое позволит выйти на новый уровень экономики.

"Y": Насколько реально перенацеливание российской экономики на внутренний спрос? И будет ли такой путь оправданным в нынешней ситуации?

А.Н.: Я бы сказал, до известного предела. Скажем, у нас нет регионов, в которых есть дефицит нефтепродуктов. В этом смысле мы никак этот спрос кардинально повысить не можем. Мы две трети нефти качали за рубеж, а сейчас оставим себе – ну и что? В ней просто нет потребности.

Если наша экономика много лет развивалась как экспортно-ориентированная в части сырья и под это созданы соответствующие производственные мощности, то как можно все это переориентировать, да еще и быстро?

"Y": Видите ли вы сегодня какие-то прямые или косвенные признаки разворота ситуации в мировой и российской экономике?

А.Н.: Я бы сказал так: если ориентироваться на показатели фондового рынка, то, наверное, можно надеется на то, что разворот происходит, – уже почти два месяца рынок растет. Если ориентироваться на данные по падению производства и по росту безработицы, то мы явно еще не достигли дна кризиса. Но надо четко понимать, что в одиночку мы из кризиса не выйдем. Выйдет Америка, потянет за собой Китай, для которого кризис заключается не в том, что падает производство, а в том, что снижаются темпы его роста, начнут активизироваться остальные потребители наших экспортных товаров, и весь гигантский российский сырьевой экспортный сектор задышит. Без этого мы навряд ли сможем рассчитывать на выход из кризиса.

"Y": Какой может оказаться расстановка сил на посткризисном пространстве?

А.Н.: Я очень боюсь, что если призывы к модернизации экономики и отказу от поддержки неэффективных производств окажутся только призывами, то мы выйдем из кризиса в более уязвимом состоянии, чем в него вошли. Совершенно ясно, что американская или китайская экономика, может быть, в меньшей степени экономика Европы выйдут из кризиса абсолютно мобилизованными и гораздо более конкурентоспособными. А мы, если будем продолжать просто тратить деньги, снижая социальные последствия кризиса и поддерживая на плаву отдельные избранные компании, а в основном – ждать, когда опять вырастут цены на нефть, выйдем из кризиса тем же сырьевым придатком развитых стран и еще менее конкурентоспособными.