Геращенко можно понять: ему надо копить валюту, а скупать ее выгодней и приятней, когда ты сам устанавливаешь цену. Любопытно здесь то, что, по имеющимся сведениям, на совещании у Путина предложение о снижении норматива обязательной продажи экспортной выручки Геращенко поддержал, а вот в решающий момент "заартачился". Кстати, МВФ поставил на этот год перед Россией боевую задачу увеличить валютные резервы не менее чем на $9 млрд., а российское правительство и ЦБ обязались указанную задачу выполнить. Однако резервы ЦБ уже возросли с начала года на $7 млрд., достигнув $35 млрд. – уровня, о котором еще не так давно можно было только мечтать и только в сладком сне. Сдается, что при нынешних ценах на нефть и другие сырьевые товары российского экспорта валютные резервы будут успешно расти и при 50-процентном нормативе. Кремль же и правительство озабочены сейчас высокой инфляцией (к исходу июня уже превысившей заложенные в бюджете 12%), а ее, родимую, в немалой степени разгоняет эмиссия рублей через валютную биржу.
Снижение обязательного норматива на треть само по себе упрощает жизнь экспортерам, хотя в чисто денежном выражении их совокупный выигрыш, в общем-то, невелик и, по оценкам, составит в год от $50 млн. до $150 млн. Эти деньги экспортеры, у которых уменьшится необходимость покупать для своих нужд ими же проданную валюту, сэкономят на биржевой и банковских комиссиях и курсовой разнице.
Теперь на валютном рынке станет вольготней; расширятся, очевидно, возможности для спекулятивных операций. Тем не менее, при несколько большей дисперсии текущих колебаний, на усредненную динамику котировок рубля последние новации едва ли окажут существенное влияние: как бы ни причитал Геращенко, в его руках остаются действенные рычаги управления валютным курсом, основной же задачей ЦБ на ближайшую перспективу по-прежнему будет предотвращение "чрезмерного" укрепления рубля в реальном исчислении. Напомним, что с 50% до 75% норматив обязательной продажи валютной выручки был увеличен после августовского кризиса 1998 года. Нет нужды повторять, что финансовая ситуация с тех пор изменилась, и изменилась кардинально.
По большому же счету, само существование указанного норматива, как и вообще жесткие правила регулирования валютных операций, есть следствие перекосов, связанных с неконкурентоспособностью несырьевого сектора российской экономики, а также отсутствия надежной и эффективной банковской системы, способной обеспечить межотраслевой переток свободных финансовых ресурсов. Можно, конечно, поддерживать экономический рост, оберегая внутреннее производство от иностранной конкуренции с помощью заниженного курса национальной валюты, но каково будет качество такого роста? Можно не ослаблять, а еще больше закручивать гайки валютного регулирования, но остановит ли это утечку (или, точнее, эвакуацию) капитала? Можно продолжать и дальше – в ожидании очередного обвала нефтяных цен – переводить экспортную выручку в резервы Центробанка, а не в инвестиции в реальную экономику, но стоит ли тогда предаваться грезам о прорыве из периферии на передовую мировой экономики?
Безусловно, в нынешних условиях валютные ограничения – "осознанная необходимость", но чтобы перебраться из пространства необходимости в пространство свободы нужны те самые структурные реформы, которые в последнее десятилетие столько раз являлись нам на словах и которые только сейчас все же начинают, кажется, разворачиваться (пусть пока и со скрипом) на деле. Русские, как известно, долго запрягают. Но поедем-то потом быстро?