ФОТО: netfest.ru |
Во вторник же на сцене "Театра наций" прошел первый европейский уже не только по концепции, но и по географии спектакль. Норвежская компания Ио Стромгрена, созданная в конце 1990-х на чистом офф-мейнстримовом энтузиазме, привезла в Россию страшное, кровавое, болезненное, но при этом не лишенное иронии зрелище – "Госпиталь".
Вообще-то Стромгрен ставил спектакль про простые, понятные и даже знакомые современному (а честно сказать, и старомодному) человеку вещи. Про то, что жизнь иногда опустошается и нечем ее заполнять. Про то, что насилие иногда становится желаннее бездействия. Про то, что вещи и люди вокруг иногда перестают иметь всякое отношение к реальности, а последняя начинает вырождаться в игру или видимость. Все это вещи хоть несколько и абстрактные, но известные по опыту, а то и по ощущениям, осевшим в памяти. Но режиссер, хореограф и сценограф Ио Стромгрен решил не поддаваться искушению простоты. Обыденный мир на сцену он переносить отказался. Проблему замещения реальности предпочел изображать символически, а кое-где даже мифологически. Но выбранный уровень обобщения не всегда позволял сделать из увиденного конкретные выводы и перевести легенду обратно в быль.
На сцене богом забытая больница в богом забытом городке. Грязные серо-зеленые больничные стены, лампы в защитных колпаках, койка с окровавленным одеялом. Одним словом, дыра. Когда публика заходит в зал, две медсестры с черными от ожидания и скуки кругами под глазами уже на своих рабочих местах. Они терпеливо и безучастно глядят в пол, пока зрители рассаживаются, терпеливо и безучастно слушают радио, танцуют, подыгрывают агрессии третьей медсестры, изображают жертв ее насилия, наносят себе телесные повреждения и врачуют друг друга. Днем они ссорятся и кривляются, а по ночам балуются таблетками, от которых кто-то засыпает, кто-то блюет, кто-то перестает чувствовать свое тело (чтобы не разъезжались коленки, приходится их связывать бинтом). Но что бы героини ни делали, понятно: они в дыре. Не только географической, но и временной, исторической. И эта дыра с каждым словом и движением расползается все больше и больше. Медсестры ждут войну, с надеждой прислушиваясь к вертолетному шуму, – вертолеты летят мимо. Медсестры ждут мужчин, репетируя насилие и развешивая фотографии красавчиков по стенам, – ни один мужчина так и не появляется в госпитале. Война отсрочивается, любовь тоже, а вместе с ними и вся жизнь, которую, кроме любви и войны, наполнить нечем. Остается только обмениваться холостыми эмоциями и переговариваться несуществующими словами. Да еще вечно ждать вертолета, который принесет войну и любовь.
Спору нет, задумка красивая, танцы поставлены хорошо, а бессмысленный язык медсестер остроумен и отлично передает ситуацию, в которой слова остались, а явления, ими обозначаемые, поблекли, скукожились и обездвижились. Но дыра, разверзнувшаяся на сцене, успешно поглотила и какую бы то ни было реальную основу действий. Увлекательно и крайне насыщенное зрелище оказалось замкнутым и нереалистичным, не только в театральном, но и в содержательном смысле слова. Оно стало историей не о потерянной и фальшивой жизни, а историей про симулякры. Нереальная история о нереальном. Может, оно и лучше, про симулякры. А про реальное можно и в обычном театре посмотреть.