|
Сама мольеровская пьеса воспринимается сейчас незатейливой историей. Даже сложно себе представить, что автору приходилось ее переписывать несколько раз и все равно продолжать опасаться цензуры и королевской немилости (довольно подробно эти события, наглядно дополнив историческими параллелями с советской Россией, пересказал Михаил Булгаков в "Кабале святош"). Мольер переписывал концовку (в первоначальном варианте зло непредусмотрительно не было наказано), налагал и снимал с Тартюфа сан священнослужителя. Эти манипуляции с социальным и профессиональным статусом персонажа придавали пьесе сатирические черты и чрезвычайно нервировали религиозную общественность. Две зрительницы "Ленкома", сидевшие со мной рядом, хотя и кричали "Браво!" в конце спектакля, покачивали со значительным видом головами и сетовали, что Мирзоев-де пошел на снижение и переделал сатиру на злобу дня в легкую сказку. Но пытаться воспроизвести сегодня на сцене эту пьесу как сатиру – затея, уже вряд ли относящаяся к области режиссуры. Без мастеров исторической реконструкции здесь, пожалуй, не обойтись.
Вообще, пьеса построена на взаимодействии не персонажей, а абстрактных понятий, узнаваемых и типичных для XVII века и полузабытых, свободных от какой-либо осязаемой действительности для века XXI. Плут и подлец Тартюф, прикидывающийся святошей, поселяется в доме простака Оргона, главы семейства. Вся глупость Оргона проявляется в его любви к Тартюфу, питает эту любовь и делает ее поистине безграничной. Оргон отказывает родным в наследстве, выгоняет из дома сына, но ни на минуту не сомневается в благонамеренности Тартюфа, пытавшегося уже соблазнить его супругу. В итоге, когда Оргон остается без денег и без крова (и деньги и кров он добровольно передал Тартюфу), ему приходит радостная весть: король не поверил коварному соблазнителю, сделал недействительными все его сделки и отправил в тюрьму.
История, конечно, занимательна. Но как прикажите изображать плутовство? Или коварство? Или простоту? Или, не дай бог, простодушие? Да еще чтобы звучало все это в стихах. Мирзоев наполняет эти понятия телесной субстанцией. Делает он это исключительно театральными средствами. Где-то танцы, где-то клоунада, где-то мелькнет манерность в разговоре мужчин, где-то возникнет отличная театральная метафора (например, горничная Марианны, дочери Оргона, советует девушке, как избежать замужества, а сама между делом замачивает ее свадебное платье, наматывает его на швабру и протирает пол). Поручает Михаилу Мишину перевести заново пятый, содержащий кульминацию, акт. В контексте разговора о комедиях можно вспомнить, что именно Мишин в свое время открыл для России Рэя Куни, несущего для антрепризы золотые тексты. Впрочем, золотой текст Мольера у Мишина остается мольеровским, просто чуть менее режущим ухо высоким слогом и чуть более приближенным по лексике к сегодняшнему дню. Исторические параллели пения од королю, "свободы и стабильности гаранту" также оказываются соотнесенными с современностью. Проделано это не грубо, пунктиром, кто захочет – тот услышит, кто не слышит – тому не надо. Никаких политических спекуляций, только чистые и радостные театральные игры.
На этих театральных играх основано, собственно, все действие. Все происходит в стенах какого-то светлого дома, загородной виллы, дачи, а может быть, просто просторной гостиной (художник-постановщик Алла Коженкова). Только в злополучном пятом акте, потеряв дом, герои оказываются во дворе – вдали идет снег, они катаются на коньках вокруг недонаряженной елки и обреченно готовятся справлять домашний праздник на улице.
Но все же главное, что делает Мирзоев на чужой, но уже знакомой ему площадке (в 1998 г. он ставил в "Ленкоме" "Двух женщин" по тургеневскому "Месяцу в деревне"), – это грамотно подбирает актеров. Фактически за раз он ставит несколько спектаклей. Ведь очевидно, что Тартюф Суханова, большой, капризный, чуть косолапый, будет мало похож на Тартюфа Дмитрия Певцова, а Оргон Александра Збруева – на немного запинающегося, скрипучего от старости и занудности характера Оргона Александра Сирина.
"Тартюф" у Мирзоева получился приятным во всех отношениях. Быть автором произведения приятного, а не великого, легкого, а не концептуального, сказочного, а не сатиричного – для этого нужно иметь особое мастерство. Может быть, даже совершить профессиональный подвиг. Но об этом, кажется, выше уже шла речь.