|
Дело не только в сырости спектакля и полном отсутствии драматургии, хотя на репетиции действительно практически не оставалось времени. Основное действие (режиссер Николай Лактионов) сводилось к не сказать, чтобы очень осмысленным, передвижениям исполнителей по сцене. Большинство из них пело, Евгений Евтушенко читал. Дмитрий Харатьян появился в роли Души поэта, Дмитрий Константинов – Памяти поэта; "легенда советского рока", как указано в программке, Анатолий Алешин – Лирика, а сам Евтушенко сыграл Поэта. Также среди действующих лиц фигурировали Рок, Любимая, Родная, Глас судьбы и Цирковой дуэт. Последний в качестве иллюстраций к одной из композиций показал номер воздушных гимнастов.
На сцене было замечено множество молодых людей в ярких костюмах (вероятно, это рижский театр "Общество свободных актеров"). Сначала они изображали спортивные игры – перебрасывали друг другу волейбольный мяч и махали ракетками. Большую часть времени сидели у костра (подсвеченной ткани, окруженной березовыми бревнами), изредка устраивая дискотеку: вскочив с мест, колбасились несколько минут и возвращались обратно. Пара юношей и девушек провели весь спектакль на краю сцены с удочками в руках. Удочки объясняются тем, что, по сценографической мысли (художник Нина Гапонова), сцена должна была представлять собой "окруженный водой остров". В финале актеры все вместе исполнили импровизированные танцы с элементами акробатики.
Дело и не в катастрофическом несоответствии ожиданий от обещанной рок-оперы бродвейского размаха и показанной премьеры. Вряд ли кто-то всерьез ожидал потрясающего театрального зрелища на основе "березового рока" – именно так окрестили жанр пластинки "Исповедь", выпущенной "Мелодией" в 1983 г., на основе которой и появились "Идут белые снеги...". Композитор Глеб Май написал тогда музыку к избранным стихотворениям Евтушенко, а в записи альбома приняли участие группа "Аракс" и струнная группа Большого театра. В "Олимпийском" ее заменил симфонический ансамбль "Элеганс", представители которого в антракте раздавали календарики с предложением "музыкального оформления торжественных мероприятий".
Происходящее, в конце концов, вполне укладывалось в удачно кем-то выдуманное понятие "березовый рок". Вокруг сцены от пола до потолка (а в "Олимпийском" это несколько десятков метров) под светом прожекторов переливались разными цветами странные конструкции из ткани, напоминающие гигантские поганки. Не сразу, но удалось вычислить, что это березы: тонкие длинные стволы, окруженные густой листвой. Перед самой сценой мерцали разложенные на полу черные полотнища: ткань с маленькими лампочками символизировала воду. Операторы с камерами, изображение от которых периодически появлялось на огромном экране, сидели в надувных лодках – то ли для реалистического эффекта, то ли потому, что изначально вода действительно предполагалась. На сцене, сделанной в несколько уровней, располагались туристическая палатка, условный костер и множество березовых пеньков, исполняющих роль стульев. Один из них, в частности, занимал Евтушенко. Что именно в данных обстоятельствах засчитать за спецэффекты, сказать не возьмусь, поскольку любой из вариантов сгодится – и качающиеся на сквозняке березы, и воздушные акробаты, и таинственная поверхность воды, и драматургическая составляющая второй части.
Во втором отделении Евгению Евтушенко вручили несколько премий ("Человек-эпоха", "Золотой Пегас России", "За высокую гражданственность в жизни и творчестве"), подарили галстук и скульптуру в форме горящей свечи. Выступивший позже с критикой современной попсовой поэзии Михаил Задорнов назвал Евтушенко "зажигалкой" и рассказал, как его пытались исключить из партии за исполнение стихов любимого поэта. Но не удалось, так как в партии он не состоял. В заключение Евгений Евтушенко очень страстно прочитал отрывок из своей поэмы "Братская ГЭС" и спел песню.
"Человек-эпоха" – пожалуй, главное объяснение своеобразия всего этого мероприятия. О чувстве личной причастности к истории в поэзии Евтушенко упоминается в словарях. А язвительные публицисты вроде Вайля и Гениса и вовсе пишут о нем, как о соавторе эпохи, оставшемся "один на один со своим ярким и ненужным дарованием, выветренным на стадионах". Гражданственность поэзии Евтушенко сделала эту поэзию слишком зависимой от времени, а время имеет одно неприятное свойство – утекать сквозь пальцы. Поэт на стадионе сегодня то ли старомоден, то ли несвоевременен, а скорее всего, со стадионом просто несовместим. Хоровое произнесение так любимых Евтушенко слов – "предательство", "победа", "совесть", "честность", "родина" – это уже не про поэзию. Это уже про что-то другое.