|
"Yтро": В середине июля министр сельского хозяйства Елена Скрынник заявила о том, что пострадавшие от засухи регионы могут получить от государства льготные кредиты на сумму около 40 миллиардов рублей. Можно ли считать это предварительной оценкой ущерба?
Аркадий Злочевский: Речь идет о бюджетном кредите под 2% годовых, который могут получить субъекты федерации. Согласована облегченная схема по оформлению кредита. Но это не касается размеров ущерба. Кредит должен покрыть текущие обязательства сельхозпроизводителей, пострадавших в этих регионах от засухи, и помочь, если это необходимо, животноводам и другим предприятиям, которые лишились сырьевой базы.
"Y": Каковы будут механизмы дальнейшего распределения этих денег, хозяйства могут их получить также в качестве кредитов?
А.З.: Естественно, это не подарок: они будут выдаваться в качестве кредитов, тоже льготных, но уже субъектами непосредственно производителю.
"Y": То есть никаких прямых выплат производителям не предусмотрено?
А.З.: Нет, не предусмотрено. Более того, в СМИ появлялись сообщения о том, что якобы будут выплачиваться какие-то дотации, но в настоящий момент никакие дотации не согласованы с Минфином и даже не прорабатываются Минсельхозом.
"Y": Каковы последствия засухи на данный момент?
А.З.: Двадцать три региона уже подали заявки на введение чрезвычайной ситуации. В целом на сегодня заявлено погибших более 9,5 миллионов гектаров. Но есть регионы, которые хотят объявить чрезвычайную ситуацию, хотя погибло всего 10% от общего числа посевов (в пределах нормы). Средний показатель по пострадавшим регионам – 32%. Есть регионы, где эта цифра превышает 60%. Больше всего пострадали Татарстан, Башкирия, а также Оренбургская область. Серьезное снижение урожайности в Центральном федеральном округе и в Поволжье.
"Y": С точки зрения отрасли, насколько ситуация критична, каковы будут экономические последствия?
А.З.: Для отрасли это вообще не критичная ситуация. При нынешнем уровне запасов она переживается легко и непринужденно. Ни о каком дефиците говорить в принципе не имеет смысла. Даже если мы соберем всего 80 миллионов тонн, россиянам останется более чем достаточно. Любое дальнейшее снижение показателей будет идти за счет экспорта. А экспорт будет сокращаться просто потому, что в связи со снижением урожайности установятся более высокие цены внутри страны. Соответственно, это отрубает экспортную заинтересованность, вот и все. А на удовлетворение всех внутренних потребностей зерна хватает. Сейчас задача в регионах, пострадавших от засухи – провести осенний сев. Потому что из-за того, что не собрали ничего с полей, нет семян для посевов. Соответственно, надо где-то их докупать. Вот на эти цели бюджетный кредит тоже нужен.
"Y": И премьер-министр Владимир Путин, и вице-премьер Виктор Зубков говорили о том, что государственная помощь в первую очередь будет направлена в те регионы, которые застраховали посевы, чтобы подтолкнуть региональные власти к стимулированию страхования сельхозпроизводителей. А что будет с теми хозяйствами, которые в результате такой политики рискуют остаться вообще без компенсации?
А.З.: Ну, помощь-то получат в любом случае и те, кто страховал, и те, кто не страховал. Но вот тот же Татарстан застраховал более 50% площадей. У них случилась чрезвычайная ситуация, погибло очень много посевов. Если иметь дело с нормальными страховыми компаниями, то это вообще не проблема – ты получаешь компенсацию своих затрат и спокойно выполняешь кредитные обязательства. Но ты же ни копейки не заработал, значит, помощь все равно нужна: на покупку семян, на доставку сырья животноводам. Когда правительство декларирует, что оно будет в первую очередь помогать застрахованным регионам, это не значит, что в больших масштабах. Помогать будут ровно столько, сколько необходимо. Но в первую очередь помощь получат те регионы, которые страховались – это правильный подход. Потому что тот, кто не страховал, на что рассчитывал? На то, что государство просто подарок сделает: достанет из кармана деньги и бросит туда? А как быть с эффективностью?
Другой вопрос – почему не страховали. Здесь двоякий процесс. Крестьянам это не интересно, потому что они не получают возмещения. Страховые компании почти всегда находят повод отказать в выплатах. И все знают эту дурную практику. А зачем страховать, если возмещения нет? Но, с другой стороны, реформа страхования идет уже последние несколько лет. И то, что было когда-то, пора забыть. Региональные власти должны были донести до крестьян, что появляются более надежные механизмы и гарантии. Ровно так сделал Татарстан. Они провели эту работу, и в итоге там застраховано 50% с лишним посевных площадей. А некоторые другие регионы вообще не проводили такую работу, и в результате там ничего застрахованного не было. Кто виноват? По идее, недоработали администрации регионов. Им надо было стимулировать крестьян к тому, чтобы они страховались.
"Y": На ваш взгляд, эти меры действительно помогут стимулировать страхование?
А.З.: Да, конечно. Крестьяне смекалистые и вполне адекватно оценивают то, что происходит. И государственная политика для них – очень важная вещь. Это стимул для того, чтобы бежать и страховаться. Кроме того, сейчас Минсельхоз разработал пакет поправок. Осенью он должен пройти рассмотрение в Госдуме, и уже на следующий сезон заработать. В первую очередь, в них дается определение, что такое погибшие посевы, и прописывается гарантированный механизм выплаты возмещения убытков, от которого отвертеться нельзя будет. Кроме того, сейчас формируется пул надежных страховых компаний, заинтересованных в агростраховании. Резко повышается надежность самого института компенсации. А значит, уже можно говорить о следующем этапе – о грамотной оценке рисков для того, чтобы правильно застраховаться и не перекладывать этот потенциальный риск на плечи государства.
"Y": В этом году было застраховано не более 20% посевов. Какой могут дать эффект меры, о которых вы говорите, в увеличении этой цифры?
А.З.: Взрывного роста ожидать не надо. Но если на следующий сезон мы застрахуем 35% – 40% площадей, это уже будет очень хорошо. А вообще страховаться должно более 50%. Если же говорить о перспективе, может быть, стоит серьезно проработать обязательное страхование посевов, как в ряде европейских стран. Но пока это только в стадии обсуждения.
"Y": В связи с засухой в СМИ часто звучат термины "переходящие запасы", "интервенционный фонд". Не все понимают их значение.
А.З.: Переходящие запасы – это зерно, оставшееся с прошлых сезонов, статистический показатель, который влияет на конъюнктуру, ценообразование. Он используется во всем мире. Есть мировые запасы, есть национальные запасы в каждой стране. Сельскохозяйственный сезон начинается 1 июля, соответственно, на 1 июля мы и считаем переходящие запасы. Это зерно не лежит где-то в одном месте, оно "размазано" по разным хозяйствам, предприятиям переработки и т.д. В переходящие запасы входит и то зерно, которое хранится в государственных фондах. В России их два. Один – интервенционный. Его цель – регулирование рынка так же, как Центробанк регулирует валютный рынок. Второй – госрезерв. Цель этого фонда – помощь в чрезвычайных ситуациях. В том числе, это продовольственные запасы на случай войны.
"Y": Возможно ли сокращение общего числа сельхозпроизводителей в России в результате засухи? И как это отразится на отрасли в целом?
А.З.: У нас есть закон о финансовом оздоровлении. Сейчас в соответствии с ним достаточно интенсивно ведется работа по регионам. Под его действие подпадают и сельхозпредприятия, пострадавшие от засухи, поскольку у них рушится экономика. Так что вся нормативная база для предотвращения банкротства у них есть. Вместе с тем в регионах идут нормальные процессы слияния – поглощения. В основном, это происходит из-за неэффективности тех хозяйств, которые поглощаются. И это не связано с засухой. Просто эти хозяйства не сумели вовремя перейти на новые технологии, у них низкая урожайность, высокая себестоимость, и они не выдерживают конкуренции. Идет укрупнение игроков рынка. Но юридически мы этого не видим, потому что те, кого поглотили, остаются самостоятельными юридическими лицами. Они просто меняют собственника. Поэтому практически никакого изменения количественного состава сельхозпредприятий не произойдет вне зависимости от того, какие процессы происходят. Число собственников может сократиться, но не хозяйств.
"Y": А в каком состоянии находится сейчас сельскохозяйственная отрасль страны в целом? Как она пережила кризис? Какие проблемы существуют? Как изменилась ситуация за последние несколько лет?
А.З.: Кризис на АПК повлиял не так заметно, как на другие сектора экономики. Спрос на аграрную продукцию даже не снизился, а просто переместился в другие сегменты. Есть еще такой показатель, как доля материальных активов в экономике. В Америке она составляет 8%, в Германии – 12%. В России – порядка 48%. А в нашем АПК доля материальных активов выше 80%. Мы не успели еще раскачаться, у нас только единицы компаний вышли на IPO, сектор услуг не развитый. Поэтому и мыльных пузырей еще не образовалось, не успели. За прошлый год мы единственная отрасль в стране, которая показала пусть микроскопический, но рост, когда все остальные падали. При этом мы имеем очень низкий относительно наших конкурентов уровень поддержки со стороны государства. Но, надо отдать должное, за последние четыре – пять лет он вырос многократно. К сожалению, кризис повлиял именно на эти показатели. Сейчас из-за секвестра бюджета уровень поддержки отрасли снова снижается, хотя его надо было бы, наоборот, наращивать.
Переоценка отрасли началась благодаря экспорту, который стоит почти $5 миллиардов. Не маленькая доля, есть за что цепляться, что защищать. Россия импортирует продовольствия на $30 с лишним миллиардов, а экспортирует на $10 миллиардов. Почти половину этих денег приносит зерно. Причем никакого государственного стимулирования этого экспорта не было, ни копейки бюджетных средств не потрачено. И даже внебюджетные механизмы поддержки еще не работают. Только в прошлом сезоне впервые были розданы поручения на эту тему, начали прорабатывать связанное кредитование. Но у послов, торгпредов не стоит задача продвигать наше зерно на внешний рынок. Более того, есть откровенно негативные моменты, когда торгпред заявляет в местной прессе о том, что наше зерно низкого качества. Представьте, что американский торгпред или вообще хоть кто-то скажет плохое слово об американском зерне. Да его к стенке поставят моментально. Лишится работы тут же. Они будут грудью на этой амбразуре стоять и продвигать американское зерно везде, где только можно. Нам есть чему поучиться, чтобы изменить взгляды на то, как должна выглядеть наша внешняя политика в отношении нашей продукции. У нас место под солнцем на мировом рынке должно быть гораздо больше, чем мы сегодня имеем. Сейчас, по нашим оценкам, мы поставляем 20 миллионов тонн на мировой рынок, и это уже доля более или менее устоявшаяся. Но это 20 миллионов из 126 миллионов тонн по текущему сезону (в прошлом сезоне 143 миллиона тонн было). Есть куда двигаться и расширяться.
"Y": Мы по-прежнему поставляем на мировой рынок пшеницу или фураж тоже?
А.З.: Мы и фураж поставляем. Но основной экспортный показатель – пшеница четвертого класса. Именно она востребована на мировом рынке, потому что мы завоевываем его пока ценой, и у нас берут то, что подешевле. А в принципе нам не заказан путь и на рынок пшеницы высшего качества, премиум-сегмента. У нас в Сибири, в частности, шикарная по качеству пшеница, ничем не уступает канадской. Да и канадская пшеница – это российское селекционное достижение, адаптированное в Канаде. Нам природой дано все. Надо логистику обустроить на тот же Дальний Восток, и нам будет доступны все рынки азиатско-тихоокеанского региона. Сейчас мы завоевали Северную Африку, Ближний Восток, Средиземноморье. Там спрос, в основном, на четвертый класс. А страны АТР традиционно ориентированы на высококачественную пшеницу. И в Сибири у нас ее завались. Просто довезти ее очень дорого пока еще. Но мы надеемся, что решение будет принято, чтобы при доставке зерна к дальневосточным портам льготный железнодорожный тариф в 50% начислялся с первого километра, а не с 1100 км, как сейчас. Мы ставим задачу, чтобы в не очень далеком будущем выйти на первое место по экспорту пшеницы. Немного нам осталось. Сейчас занимаем второе. Первое – США.
"Y": Российские политики любят вспоминать о том, что когда-то наша страна считалась "житницей Европы", и поговорить о необходимости вернуть былые позиции. Имеют ли под собой почву подобные размышления, и насколько это осуществимо в нынешних условиях?
А.З.: Это миф, что мы были житницей Европы. Рекордный показатель дореволюционной России – 13 миллионов тонн экспорта в 1913 году. Мы его давно перебили - еще нашим первым "выплеском" в 17 миллионов тонн в 2002 году. Плюс, не надо забывать, что эти 13 миллионов тонн продовольственной пшеницы вывозились, в основном, в Европу, а оттуда, из Европы, завозился фураж в больших количествах.
Да, качеством славились. Но нельзя говорить о том, что мы были житницей, которая поставила всю Европу в зависимость. Давно уже все поменялось. Другая обстановка и в мире, и у нас. Надо говорить не о возврате к былым позициям, а о том, что нам необходимо реализовывать собственный природный потенциал. Он очень большой, он дан нам историческим шансом, который до сих пор еще не использован. Вот и надо ставить цель и идти к ней последовательно и целенаправленно. Мы сегодня по текущим показателям сеем меньше 9% мировых посевных площадей, и получаем всего лишь 5% от мирового урожая. Даже расширять площади не надо, просто довести урожайность до мировой – с 5% до 9%. Это десятки миллионов тонн против того, что производим.
Наш природный потенциал – это земля. У нас самая богатая почва. По разным оценкам, от 40% до 60% мировых запасов черноземов находится на российской территории. И что же их не использовать? Это мы сегодня сеем 9%, а потенциал – 14%. И это только тех земель, которые обрабатывались когда-то. Пик посевных площадей у нас состоялся в 1978 году и составлял 78 миллионов гектаров под зерновыми в России. В этом году мы отсеяли 48 миллионов гектаров, из которых больше 9,5 потеряли. А еще сколько земель, которые никогда не засеивали. И наше зерно конкурентоспособно. Мы способны кормить полмира.