Земля в России больше, чем земля
Часть 1

Уж так сложилось, что вопрос о земле в России является одним из самых болезненных. И ладно бы, если бы ее у нас было мало. Земли у нас, как говорил герой бессмертного шолоховского романа Григорий Мелехов, "хоть заглонись ею", а разобраться с ней по совести да по-хозяйски до сих пор не получается. История попыток упорядочить земельные отношения, начиная с приснопамятной крестьянской реформы Александра II, насчитывает уже 140 лет. Не будет преувеличением сказать, что за эти годы у власти в России перебывал, наверное, весь "иконостас" мыслимых и немыслимых правителей, всех окрасов, калибров и мастей. И каждый считал свои долгом "отметиться" по земельному вопросу. Но, как ни примерялись, результат – один хуже другого: бомба, брошенная в царя-реформатора, через сто лет проросла хрущевской кукурузой. Одним словом: "Белые проходят – грабють, красные приходят – опять грабють". Ушли красные, снова пришли белые. Что-нибудь изменилось? Может, фермерство расцвело, или закрома у нас ломятся, или молочные реки текут?

Ничего этого нет. Но зато есть строка в Конституции, в которой провозглашается право частной собственности на землю. Уже хорошо – право есть. А закона, регламентирующего куплю-продажу земли в нашей аграрной стране, за десять лет так и не принято. Да что закона! Сколько говорилось о том, что без земельного кадастра не то что закон об обороте земель сельскохозяйственного назначения нельзя принимать – инвестиции в промышленность и городское хозяйство не пойдут, но к кадастру даже не приступали. Почему? Политика. Но не только. Есть и другие системы торможения, которые включаются автоматически, как только разговор заходит о земельной реформе.

Пожалуй, ни один вопрос не вызывает такого жестокого противостояния, таких яростных споров, такого накала страстей, как земельный. Причем у всех этих споров есть одна характерная особенность: они похожи на спор глухих. Создается впечатление, что люди (разных взглядов, поколений, чинов и званий), сходясь в лобовую на полосах газет или в прямом эфире, говорят абсолютно на разных языках, о разных вещах, и вдобавок совсем не слышат или не хотят слышать друг друга. Почему так происходит?

Видимо, потому, что действительно земля в России всегда была больше, чем просто земля, просто товар и объект купли-продажи. В понятие "земля", в зависимости от личной позиции каждого, умещается вся гамма смыслов: от сакрального до социального, от экономического до духовно-нравственного. Поди разберись, где – Родина-мать, а где – товар. И как тут спорить, если один твердит про залог да про ипотеку, а другой в ответ: "Матерью торговать хочешь?". Один – про эффективное землепользование, а другой – про миллионы нищих батраков, вдов и сирот. И самое главное, что в доводах каждого есть своя сермяжная правда. Известно, что в спорах истина не рождается, в лучшем случае – консенсус, но, похоже, что по земельному вопросу Россия за 140 лет к консенсусу не продвинулась ни на йоту.

Но это только одна сторона проблемы. Вторая сторона заключается в том, что исторически в России власть и собственность всегда были нераздельны. У кого власть – того и собственность. Поскольку за годы советской власти старые хозяева "почили в бозе", а за годы реформ новые хозяева пока не родились как класс "хозяев", понятие собственности на землю стало отождествляться с правом ею распоряжаться. А распоряжался и распоряжается кто? Чиновник. Значит, он и хозяин. Причем хозяин, который не сеет и не пашет, но который по праву, данному ему государством, использует землю как инструмент власти над людьми и как источник своего коррупционного заработка. Кто ж от такого добровольно откажется? Поэтому административное сопротивление на местах является еще одним тормозом для земельной реформы.

Есть и третья сторона проблемы. Стоимость. Как ни крути, но приватизация в промышленности явилась горьким уроком. Недооцененные активы ушли задарма "своим" людям, а народ остался, как говорится, "с носом". Очень многие противники свободной купли-продажи земли высказывают опасение, что, вступи закон в силу, при российском бардаке мы через пять-десять лет вместо крестьянских хозяйств получим новые латифундии. В этом смысле характерна точка зрения Сергея Глазьева. Он считает, что если земля не стоит ничего, а крестьяне нищие, то нетрудно догадаться, что в конечном счете собственниками земли станут кредиторы сельского хозяйства. А кто такие эти кредиторы? Это крупнейшие московские банки, которые работают по распределению государственных льготных кредитов. Поскольку им должны сельскохозяйственные предприятия, которые никак не могут рассчитаться по своим обязательствам, нетрудно предвидеть, что при таком ходе событий, когда земля ничего не стоит, крестьяне не смогут рассчитаться с долгами и земля перейдет в собственность кредиторам. А кредиторы – это крупные финансовые структуры, которые еще неизвестно как этой землей распорядятся, но, скорее всего, не по целевому назначению.

По мнению Глазьева, сегодня по объективным экономическим условиям ставить вопрос о свободной купле-продаже земли бессмысленно, вредно и опасно. Мы просто даже не можем сегодня предвидеть всех социальных и политических последствий этого шага. Глазьев сторонник принятия старого варианта Земельного кодекса, подготовленного при активном участии левых, потому что он не запрещает куплю-продажу земли, а просто вводит регистрацию этих операций через местные органы власти. Хочешь купить земельный участок, есть у тебя продавец – пожалуйста, покупай, но зарегистрируй свою сделку в соответствующем районном учреждении, которое отвечает за регулирование земельного рынка, докажи, что у тебя есть квалификация для ведения сельского хозяйства. Потому что если мы говорим о сельскохозяйственной земле, то мы должны обусловить эту сделку тем, что целевое назначение земли не поменяется. То есть если у вас есть намерение заниматься сельским хозяйством, то вам без проблем разрешат купить землю. Характерным это высказывание мы назвали потому, что в первом посыле про опасность скупки земель различными финансовыми, в том числе и мафиозными структурами, безусловно, есть доля правды. Что же касается предложенного варианта покупки с регистрацией в местных органах власти, то тут Глазьев, пытаясь устранить одну угрозу, заменяет ее другой. Заметили? "Докажи", "вам разрешат"… То есть опять человек ставится в зависимость от доброй (или злой) воли какого-то чиновника, которому при желании с помощью "зелени" можно "доказать" все что угодно. Круг замкнулся.

Окончание следует