Когда сало замерзло...

Впечатление должно было созреть, и, возможно, я бы долго откладывал это дело, но, зайдя в очередной раз в книжный магазин, что в "Пирогах" на Дмитровке, с удивлением обнаружил – в этот день все книжки были раскуплены. Ну, значит и наши сетевые читатели (которые частенько тусуются в оном месте и иногда заходят в закуток с полками) добрались до нового романа по моему глубокому убеждению крупнейшего современного русского прозаика. И стоит снова о нем поговорить.

Итак, "Лёд". Первое впечатление – читается на ура, буквы этакие большие (как во всех изданиях Сорокина последнего времени), написано без особых затей, практически возврат к ранним формам этакого гиперреализма, уход от демонстративного сорокинского постмодерна.

Собственно жанр – fiction, стиль – перенасыщенная диалогом зарисовка современной российской действительности, несколько отрывочная, схематичная. Похоже на сценарий. Видимо, писателю остро захотелось показать, что не только Пелевин времен "Generation П" или там скандально известный Баян Ширянов разбираются в молодежном сленге и реалиях всяческих маргинальных групп.

До сих пор Сорокин выступал в роли великолепного стилиста и злого, если не сказать зловещего, сатирика, тонкого знатока homo soveticus, который всплывал во всех его вещах, написанных при тоталитарном режиме. Начиная с "Москвы" он постепенно обращается к современному устройству российского быта и с неподражаемым мрачным юмором в первой части "Льда" описывает несколько типических, вернее даже архетипических современных персонажей.

Некое тайное общество ищет исключительно среди белокурых и голубоглазых тех только, у кого в результате почти смертельных ударов ледяным топором по грудине начинает "говорить сердце", называя свое "настоящее имя". Вновь обретенные "братья и сестры" образуют касту сверхлюдей, коих должно набраться ровно 23 тысячи, после чего настанет конец истории и царство Света. Поскольку члены тайной ложи на самом деле не совсем гуманоиды, а эволюционировавшие от каких-то манипуляций галактические существа. Они снова превратятся в световые лучи, и тогда наша планета исчезнет. Все обычные люди – мясные машины, нежить. В общем, довольно популярная эзотерическая байка в середине прошлого века, особенно среди "любимых" Сорокиным фашистов, этакая идеология адептов теории "полой земли" и прочих хаусхоперовских выдумок, облеченная в фантастические формы.

Незатейливый сюжет первой части – убитые нелюди и обретенные "светлые братья" – разворачивается в истории простой деревенской девчушки, угнанной гитлеровцами в Германию во время войны и ставшей одним из первых советских агентов всемирного тайного заговора. Мини-рассказы первой части ярко иллюстрируют сорокинскую манеру стилизовать речь определенных слоев, от наркоманов и новых русских до продавщиц и шоферов.

Вторая половина романа разворачивает картину в типичной для писателя манере постепенного перехода с одного языкового уровня на другой, эту великолепную эквилибристику ума и слога, заставляющую говорить о нем как о крупнейшем прозаике современности.

Конечно, у Сорокина немало брезгливо морщащихся недоброжелателей, коими его многократно описанные сцены копрофагии, жутких сексуальных извращений и прочие некрофильские экзерсисы принимаются за чистую монету. Я же обращаюсь к тем, кто понимает, какими мотивами бывали вызваны эти писательские приемы и вообще зачем все это делается. В новом романе всего этого, скажем так, мало. Секс – тот вообще не практикуется белокурыми бестиями, они любят своими огромными сердцами.

Конечно, большинству читающих эту рецензию, кто не жил при коммунистах, трудновато понять определенный набор аллюзий, которыми перенасыщена сюрреалистическая картинка романа "Лёд". Сорокин постарался довольно сильно снизить градус авангардизма. Тут почти нет обсценной лексики, всего несколько луж мочи и одна лишь горка кала, а извращения практически подверглись редукции, причем глумливо и идейно.

Сорокин придумал некий идеальный мир свето-людей и противопоставил его обычным двуногим примерно так, как противопоставляется ангельский мир человеческому в религиозном смысле. И сделал это, скорее всего, в очередной попытке ниспровержения новейшей тоталитарной идеологии да и вообще той пародии на христианство по всему миру, что присуща любой социалистической идеологии, с которой писатель всегда находился в конфликте.

Речь, как кажется, идет о новом виде языческого (часто маскирующегося под христианский) взгляда на мир, который овладевает широкими слоями западного (в том числе нашего) общества и очевидным образом вытесняет выброшенную на помойку истории тоталитарную модель мироустройства. И писателя это отчаянно не устраивает.

Один из символов западной цивилизации, протестантская формула политкорректности "любовь – это бог", явно входящая в противоречие с истинным значением фразы, кардинально изменившим смысл от простой перестановки слов, – новая основа для сорокинской издевки, как некогда марксистско-ленинские "кодексы".

Если вглядеться в идею "Льда" внимательно, то на поверхности, начиная с эпиграфа, лежит огромное число всевозможных библейских цитат и отжатых до костного вещества идей, некогда положенных в основу учения всех от века эзотериков – от франкмасонов до духоборческих сект и прочих харизматических сборищ.

Но Сорокин – чуткий талантливый писатель, повторяю, один из немногих, кто сегодня реально подтверждает титул русской литературы как великой, а посему "Лёд", конечно, и глубже проманифестированной фантастической идеи, и, вместе с тем, гораздо более приближен к читателю. Это уже не эксперимент с языком, призванный показать, то он может всё, а самый, пожалуй, ясный и простой в литературном смысле томик, этакое "pulp fiction", настолько же простое по "картинке", как известный фильм, но имеющее внутри кучу постмодерных крючков и ловушек.

Кроме того, "Лёд", сильно похожий на продолжение "Голубого сала", написан для следующего поколения, которое слушает группу "Ленинград" и сызнова тащится от публично произнесенного слова на веселую букву "х", забыв про "Волосатое стекло" и Летова, напевших все это на десяток лет раньше, не говоря про совсем уж какой-нибудь оставшийся в подполье "Мухомор", читавший под музыку поэмы лагерной "барковианы". Поэтому и история "Льда" сильно "облегчена" в смысле фабулы, это роман одного поворота, единственного "захода". Причем не очень глубокого с точки зрения "читающего" (то есть сорокинского) поколения, за что и получает прохладную критику.

Споры с квазирелигиозным сознанием и обстебывание общеизвестных штампов этой картины мира – в общем-то, эпигонство. Этим успешно занимались в начале прошлого века все кому не лень, особенно (из серьезных творцов) сюрреалисты, а в конце века – авторы так называемой французской постструктуралистской школы. Но Сорокин – литератор, он не претендует и не лезет в философию, за что, как говорится, и дорог. Он не "пасет народы". Просто он умеет писать романы, хотя, как говорил профессор Преображенский, "это очень непросто".

Последний роман займет место клевого чтива для "смотрящего" (телевизор и кино), нынешнего читателя, так как выполнен скорее как развернутый сценарий, набор картинок с одним сквозным сюжетом и большим количеством деталей и подробностей. К тому же, он мал по объему и читается как бульварный роман. Мне кажется, в этом и был смысл очередного эксперимента.

Конечно, автор как всегда неподражаем в стилистическом своем умении двумя фразами обозначить суть происходящего, дать понять, что он читал и видел всё на свете, что его манера цитировать уже становится фирменным знаком, а слог уже поднимается над критикой. Однако нельзя не признать, что Владимир Сорокин был и остается крупным постмодернистом, серьезно раздвигающим горизонты словесного мастерства, подчас в ущерб нарративности. Будучи адептом шизофренического дискурса в литературе, то есть манеры, присущей основной массе великих произведений прошлого века, он интуитивно и постепенно пытается выползти из этого, в общем, заколдованного круга, им самим столь блестяще реализуемого.

По-моему, "Лёд" в этом смысле – очередная удачная (в отличие, скажем, от уже помянутого пелевинского "GП") попытка прекратить выдаивать одну и ту же "фишку" до прозрачного молозива и сделать шаг в сторону более насыщенной философии, начало которой было положено в великолепном "Голубом сале". Но исследовать все возможные смыслы и аллюзии нового романа – тема, совершенно не вмещающаяся в формат рецензии.

В любом случае, как бы вы ни относились к автору, заставившему почувствовать приступ тошноты после недавних рассказов из "Первого субботника", пока новая книжка эта продается – всем покупать и читать.