История одного сексопатолога

"...Свою карьеру я начал в консультации "Семья и брак". Со странным временем это совпало. Вся страна переживала вместе с непонятной поначалу "перестройкой" и нечто вроде долгожданной сексуальной революции. Собственно, всё вместе это и было, наверное, изживанием застарелых комплексов и страхов, связанных с большим папой-государством.

Как ни странно, контингент мой в консультации был в основном, что называется, рабоче-крестьянский. До начала работы мне казалось, что приходить будут застенчивые интеллигентные люди, у которых, собственно, в самой природе заложено иметь кучу комплексов. Но потом я понял: интеллигент пуглив и к тому же часто предпочитает не изживать, а вариться в собственных проблемах. Основной же проблемой у приходящих мужчин было отсутствие эрекции, причем почти со 100-процентным неврогенным характером. Они думали, что "не могут", а на самом деле это им только казалось... Вот тут-то и начиналось долгожданное облегчение-выздоровление. Получалось у меня почти как у чудотворцев и пророков (естественно, после соответствующей работы, объяснений и разъяснений), и изрекал я в конце почти торжественно, дескать, встань и работай во веки и как получится. Аминь. А у женщин – вагинизм (в основном от неумелой дефлорации – после грубого главного первичного проникновения в святая святых). И еще фригидность, неврозы, истероидно-стервозное неумение получать самые элементарные удовольствия. Встречалась виргогамия – эдакий девственный брак – самое крутое последствие вагинизма. У женщин все проблемы начинались обычно с измены мужа. И вообще, с ними работать оказалось намного труднее, чем с мужчинами. Потому что они практически всегда врали на приеме и очень трудно было докопаться до первопричины.

Женщины вообще как правило изначально приходили не исправлять что-то в себе, не лечиться, а... поговорить, излить душу. Они просто не могут вот так сразу четко и ясно сказать, что их волнует и что они хотели бы излечить. И потом, женщине очень трудно объявить саму себя виновницей в чем-либо, признаться самой себе, что причина, скажем, холодности мужа кроется не в нем, а в ней. Ей часто легче изображать полное удовольствие перед партнером, нежели объяснить внятно, что ее не устраивает.

По статистике, каждая четвертая женщина не испытывает оргазма ни в какой позе. "По науке" так называемая "точка" или пятно Гренберга расположена в нижней трети влагалища на его передней стенке. Она становится эрогенной в процессе половой жизни, так как пенис в основном на нее и воздействует и приучает быть "пусковой" в достижении оргазма. Ее вначале я и искал с большим энтузиазмом неофита у фригидниц.... Вообще, поначалу мне казалось, что все дело в первопричине. Главное ее найти, эту "точку-причину".

Например, ходила ко мне одна, эдакая скромница... Призналась, краснея и как-то сексуально загораясь изнутри, что у нее есть и муж, и любовник. С мужем она не получает удовлетворения, а с любовником – запросто, хотя муж как мужчина намного лучше любовника. Она стыдится, что обманывает мужа, но поняла, как голубой воришка Альхен из "Двенадцати стульев" Ильфа и Петрова, что не получать удовлетворения не может, как Альхен не может не воровать. И вообще, у нее навязчивое стремление заниматься сексом в неподходящем месте, например, в мужской кабинке общественного туалета. Выслушав все, я расспросил ее про золотые детские годы. Оказалось, у нее были очень строгие родители и все темы "про это" были табуированы. А в пять лет дворовые мальчишки чуть постарше затаскивали ее в фанерный домик около песочницы, раздевали, лапали и осматривали. Ей было очень стыдно, но так сладко-хорошо, что (по ее словам) тогда она впервые "кончила". Вот и получалось, что самые стыдные переживания стали у нее восприниматься как самые острые и, соответственно, стали вызывать сексуальное возбуждение. Она так обрадовалась, когда я ей все рассказал про нее саму, что... пожелала отдаться в гинекологическом кресле. Прошептала с придыханием: "Ну, доктор, совсем в последний раз вот так, в экстремальных условиях – чтобы поставить точку. Ну, пожалуйста. Не разочаруйте бедную девушку..." Coito, ergo sum – совокупляюсь, значит живу...

Но таких ярких пациентов было – один на сто. И постепенно мне все тяжелее было заставлять себя выслушивать и лечить обыкновенные, часто повторяющиеся случаи. Умом я понимал: все хотят (и имеют на это полное право!) частичку своего счастья и гармонии под луной. Но эта бесконечная фригидность, полная или частичная, у замотанных жизнью наших женщин и/или нежелание их трахать вялыми и смирившимися неудачниками-мужьями... От этого потока у самого, кажется, начали опускаться не только руки. А ведь мне нужно было по методике открыть в пациентах изюминку, заставить их смотреть на себя почаще в зеркало. Найти хоть какое-то подобие приятных эрогенных зон на своих телах. Но для этого не только голос мой должен был звучать для них покоряюще-убеждающе – в моих глазах (я считал) должен был быть огонь и вера. Только тогда от всего лечения мог бы быть хоть какой-то толк, и только тогда я мог сам получать удовлетворение от работы. А вместо этого я стал думать про себя: "А может, Бог так наказывает эту женщину, делая ее фригидной..." Конечно, я знал, все проходят через это. Обыватель давно считает, что врачующие – поголовно равнодушные циники. Хотя это не совсем так. Скорее всего прав был один знакомый реаниматолог, сказав однажды: "Это мое так называемое равнодушие от работы – чушь. Да я просто четко вижу – могу или не могу помочь... Это не черствость – это профессиональное отношение к делу. Скажем, человек под машину попал. Все вокруг переживают, в эмоциях по уши, а я просто вижу – этот будет жить, у него только ноги переломаны".

Примерно год мне казалось, что я ничего не знаю и не умею. Потом – наоборот. (Тогда я уже сменил работу и, не особо напрягаясь, "лечил" богатых пациентов в частном медицинском центре.) Но еще через год снова четко знал: я ничего не знаю. И уже не могу безапелляционно говорить людям, что с ними происходит и как сделать лучше. Меня все больше стали одолевать сомнения: а действительно ли именно так будет лучше? Это как с ездой на автомобиле. Человек, только что получивший права и начинающий в большом городе по утрам добираться до места работы на личном авто, испытывает паническое чувство ужаса от каждого лихого маневра соседа по движению. У многих это продолжается примерно год. А потом начинается эйфория. Водителю-неофиту уже кажется, что он ас из асов, что у него все под контролем. Это состояние продолжается до первого более-менее серьезного ДТП. После этого есть два исхода. Либо человек, испугавшись на всю оставшуюся жизнь, вообще больше не сядет за руль в городских условиях (среди таких большой процент женщин), либо он "матереет". А это значит – становится мудрее...

...Приходил ко мне как-то "сынок". В прямом, надо сказать, смысле слова. Этот не знал, как разорвать отношения с матерью-любовницей (она грозила покончить жизнь самоубийством) и спрашивал совета. Приходил отец. Спрашивал, как вернуть любимое дитя в русло "семейных" отношений. Плакался, что соблазнил дочь, когда той было 16, а теперь она мстит ему, старому и беспомощному – устроила дома бордель, последний раз привела сразу двух негров... Мои научные объяснения им были "до фонаря". Конечно, я им говорил, что такие "отношения", с самого начала были, мягко говоря, бесперспективны. И что, в конце концов, все выльется в ненависть за утрату возможности вести нормальную (не только половую) жизнь.

На этом фоне мои собственные отношения с женщинами постепенно упростились до безобразия. Например, вошло в привычку сразу спрашивать, какой у новой знакомой тип возбуждения – клиторный, вагинальный или смешанный, и сколько партнеров она имела до меня. Постепенно на меня напала душевная усталость, апатия, равнодушие к страждущим и просто окружающим меня, которое можно, конечно, называть холодным профессионализмом. Мне вдруг подумалось, что, наверное, священнику тяжелее всего выслушивать и прощать мелкие бытовые грешки обычных людей. Эти грешки так часто повторяются, до того обыденны, унылы и однотипны, что надо иметь большую силу духа и веру в людей, чтобы не очерстветь душой и не стать мизантропом.

И понял я, окончательно осознал, что больше не хочу вмешиваться в естественный ход вещей. Ощутил, что не могу командным голосом советовать или приказывать сделать то-то и то-то, не веря, что от этого станет лучше. А вдруг не станет? Ведь я подгонял всех под норму, то есть делал почти то же самое, что и в морге, когда там какое-то время подрабатывал – гримировал покойников, придавая им вид, не удручающий живых. Короче, из сексопатолога я начал превращаться в философа.

В личной жизни я постепенно становился не только оголтелым циником, но и ментором-занудой. Стал ходячим справочником рецептов под названием: "Как лучше удовлетворить женщину и не дать упасть пенису". Постепенно я возненавидел себя за способность к анализу, за "взгляд со стороны". Ведь никто (кроме людей с некоторыми психическими расстройствами) не анализирует, как он ходит и дышит. Я же "вычленял" всю ситуацию целиком. Получать удовольствие не получалось – получалось только размышлять.

Всякая работа отражается на человеке – это бесспорно. Но профессия сексопатолога срослась со мной намертво. Я мечтал забыть о всяких там "Г" и прочих зонах и о беспокойстве по поводу "встанет – не встанет". Какое мне дело?! Пусть сами разбираются...

Но пришла ко мне пара. Оба деформированные, из тех, которые, передвигаясь на костылях по улице, вызывают всеобщее жалостливое внимание и, одновременно потаенную радость: "как хорошо, что мы здоровые". Оба – перенесшие полиомиелит в детстве и держащиеся друг за друга как последние люди на Земле после вселенской катастрофы... А еще приходили слепые. Не могли понять, почему бесплодны, ведь все анализы в норме... Что я им мог сказать? Что у них в любви отсутствует эмоциональный компонент, так как они не видят друг друга? И это очень вероятная причина невозможности зачатия? Но они относились друг к другу так, что любая зрячая пара им бы позавидовала... Приходила очень красивая девушка. Она была замужем за парализованным "афганцем". Спрашивала, можно ли как-нибудь у него взять сперму и сделать ей искусственное оплодотворение. Я всем им что-то советовал, что-то рассказывал. Но, уверен – они бы и без меня добились бы своего. Потому что любили друг друга.

И я понял окончательно: возможно только одно избирательное лекарство – любовь. Все остальное – от лукавого. А охладевающим друг к другу парам можно лишь цинично посоветовать попробовать хотя бы на время сменить партнера. Но на это предложение почему-то очень обижаются. Как правило, женщины. (Здесь, правда уместно привести еще одну цитату из "Двенадцати стульев": "Женское сословие, густо облепившие окна, очень негодовало на дворника за нецензурные высказывания, однако от окон не отходило..."). Еще раз повторюсь, вся эта история – частный, мой личный случай, моя "история болезни". Может быть, кому-то все изложенное выше покажется надуманным. Сейчас я иногда все же лечу приватно обращающихся ко мне людей. "По знакомству". Но я не даю им никаких готовых безапелляционных советов и рецептов. Не потому, что боюсь ответственности. Нет, просто пытаюсь чуть-чуть подтолкнуть их в правильную сторону, показать, например, несколько выходов из ситуации. Но решать они должны сами. Может быть, это и есть то, что некоторые называют мудростью?