Неуставной декабризм. "Забавы взрослых шалунов"

"Безделье молодых умов"... Ключевский, говоривший о "случайности" восстания, возможно, был не так уж не прав. Мятеж стал следствием вакуума власти, образовавшегося на почве неразберихи в наследовании престола. Еще при жизни Александра I следующий за ним брат, вел. кн. Константин Павлович, отказался от престола – вначале устно, затем письменно. Константин, тяжело переживший переворот 1801 года и убийство отца, Павла I, и прежде неоднократно заявлял о стойком нежелании наследовать трон. "Пусть брат (то есть Николай) царствует, если он хочет, но если престол будет доставаться когда-нибудь мне, я никогда не приму его", – говорил он. Константина недолюбливали – он был вспыльчив, часто жесток. Кроме того, о его похождениях ходили дурные слухи. Константин Павлович был замешан в уголовном преступлении – групповом изнасиловании, а потом и смерти иностранной подданной госпожи Араужо, жены придворного ювелира. Дело замяли, но память осталась.

Письмо императора Александра I, называвшего своим наследником именно Николая, было тайно сдано на хранение в Успенский собор Московского Кремля (где хранилось в ковчеге алтаря), а три его копии – в Сенат, Синод и в Государственный Совет в Петербурге. На конверте было начертано: "Раскрыть прежде всякого другого действия в чрезвычайном собрании". О том, кому должен достаться престол, знало всего несколько человек, но сам Николай Павлович в их число не входил. Лишь получив известие о неизбежной кончине Александра, мать открыла ему тайну.

Николай Павлович собирает близких ему людей, чтобы оговорить план действий на случай смерти Александра. Но генерал Милорадович, петербургский генерал-губернатор и герой Отечественной войны, отказал Николаю в содействии, иначе говоря, отказался присягать: русский государь не может располагать наследством престола по духовной, только по закону. С бумагами не пожелали ознакомиться ни министр юстиции Д.И.Лобанов-Ростовский, ни министр народного просвещения А.С.Шишков, а Милорадович прислал распоряжение московскому генерал-губернатору даже не вскрывать завещание Александра, спрятанное в Успенском соборе. За Милорадовичем стояли 60 тыс. штыков петербургского гарнизона, и молодой Николай Павлович оказался в более чем щекотливой ситуации. По сути, именно с этого начинается история о бунте – о декабристах еще никто не слышит. Милорадович настаивает на присяге Константину – вот-де, если тот в свою очередь отречется, тогда можно будет и переприсягнуть Николаю. В этот момент становится известным о смерти в Таганроге Александра I. Константин, первым получивший в Варшаве известие об этом, приносит присягу Николаю. А 27 ноября Николай, Милорадович и другие присягают Константину. Участники же тайных обществ (внимание!) также все до единого присягают Константину и принимают решение прекратить тайную деятельность.

Наступило междуцарствие – Николай и Константин по очереди отказались от престола в пользу друг друга. Константин, узнав о присягнувших ему в Петербурге, пришел в неистовство, а когда Николай попросил его официально отречься от престола, прислал в столицу "манифест" столь нецензурный по форме, что печатать его никто бы никогда не решился. Между тем в обществе не понимали, почему Константин не едет в Петербург. Стали распространяться слухи о его аресте или даже убийстве. Запоздалое сообщение о смерти Александра I вызвало в Европе слухи о его насильственной гибели. Times, Morning Post, Globe не без намека поместили обширные исторические справки о смерти Петра III и Павла I, погибших, как известно, в результате заговоров.

В атмосфере безначалия руководители "Северного общества" решают действовать. Еще 12 декабря Николай получает предупреждение подпоручика лейб-гвардии Егерского полка Якова Ростовцева о сходке заговорщиков. Между прочим, Ростовцев был доносчиком весьма своеобразным: не назвав в своем доносе ни одной фамилии, он в тот же день предупредил Рылеева и Оболенского, участников заговора, о своем письме Николаю.

План переворота разрабатывался Трубецким и Рылеевым и был прост: вывести войска на Сенатскую площадь под предлогом сопротивления переприсяге, затем захватить Зимний дворец и Петропавловскую крепость, арестовать императорскую фамилию. Большая часть заговорщиков склонялась к мысли убить Николая и членов его семьи, включая Константина. Главная ставка делалась на Гвардейский экипаж, Измайловский полк, Московский полк, Коннопионерский эскадрон. Обсуждались и сопутствующие мероприятия. Так, на совещании у Рылеева вечером 13 декабря А.И.Якубович предложил "разбить кабаки, позволить солдатам и черни грабить, потом вынести из какой-нибудь церкви хоругви", – вспоминал один из участников заговора. Это план отвергли – обеспеченные мятежники опасались, что грабить "чернь" станет кого ни попадя.

По различным причинам план не удался. На площадь вывели лишь 3 тысячи человек против 12 тысяч, поддержавших Николая. Убийство генерала Милорадовича Каховским и опасность затянуть с подавлением бунта вынудила Николая отдать приказ стрелять по мятежникам. Два раза он отдавал команду на оружейный огонь – и дважды ее отменял. На третий раз не выстрелил уже сам артиллерист – не поверил, что команду не отменят. На вопрос начальника артиллерии Сухоназета, почему нет выстрела, ответил: "Ведь наши, Ваши Превосходительство"... Огонь все же открыли. Всего в тот день погибло 1271 человек, но эти данные, как полагают историки, не полные.

Гибель прославленного генерала Милорадовича – в советское время самый скользкий момент в трактовке событий того дня. Да и сегодня тоже. Объяснить, почему "пламенный революционер" Каховский исподтишка выстрелил в спину уважаемому в войсках генералу, было почти невозможно. Между прочим, героя Отечественной войны Милорадовича многие в Петербурге не любили – он порой весьма нелицеприятно высказывался о людях, которым не благоволил. Впрочем, то был не единичный случай, когда "идеальные" фигуры нашей истории имели несколько иную репутацию при жизни. Известно, что многие вполне достойные представители русского общества накануне 1812 года относились к тому же Михаилу Илларионовичу Кутузову более чем прохладно, обвиняя "старого лиса" в угодничестве, царедворстве и в сверхмерной слабости к женскому полу. О Милорадовиче тоже рассказывали всякое. Исторический анекдот повествует, как Александр I, пожелавший финансово поддержать влезшего в долги генерала, тактично подарил ему книгу, в которую вложил 20 тыс. рублей со словами: "Вы, генерал, прочтете ее с интересом". Через некоторое время в ответ на вопрос, понравилась ли Милорадовичу книга, государь получил следующий ответ: "О, да! Я с нетерпением жду второй том". "Не понимаю, какой интерес жить без долгов", – любил говорить генерал. Как и Кутузов, Милорадович отличался не только на военном поприще, но и в любовных баталиях. О его связях с актрисами знала вся столица. Он рассматривал балетную школу как свой "гарем". И в свой последний жизненный путь, на Сенатскую площадь, Милорадович уезжал из дома очередной подруги сердца – танцовщицы Екатерины Телешовой, кстати, прежде бывшей любовницей Александра Грибоедова.

Возможно, только в последний момент Милорадович понял, что, быть может, именно он совершил роковую ошибку, невольно спровоцировавшую мятеж. "Я один покончу с этим делом", – заявил он своему адъютанту, отправляясь к каре мятежников. Остановившись перед строем и скомандовав "Смирно!", Милорадович обратился к войскам: "Солдаты! Кто из вас был со мной под Кульмом, Люценом, Бауценом, Бриеном? Кто из вас хоть слышал об этих сражениях и обо мне? Говорите, скажите! Никто? Никто не был, никто не слышал?!". И, сняв шляпу и перекрестившись, произнес: "Слава Богу! Здесь нет ни одного русского солдата!". Милорадович попытался увлечь войска за собой, с площади, и, весьма возможно, это ему удалось бы – вот то, о чем не принято было говорить в отечественной историографии в не столь отдаленные времена. Именно в этот момент прозвучал выстрел Каховского.

Милорадович умирал несколько часов. В своем последнем письме к Николаю он попросил отпустить на волю всех его крепостных...

Что касается реакции властей, то за 200 лет в нашем Отечестве мало что изменилось. Уже тогда власти полагали, что иностранцы имели касательство к мятежу: косвенно, ибо "революционная зараза" была занесена именно из-за рубежа, или даже прямое, непосредственное – даром, что ли, диктатор восстания Сергей Трубецкой некоторое время скрывался в австрийском посольстве (на самом деле, его жена и супруга австрийского посланника Лебцельтерна были сестрами).

В первом же сообщении о восстании, увидевшем свет уже на следующий день, оно квалифицировалось как бунт горстки "безумцев", которыми "начальствовали семь или восемь обер-офицеров, к коим присоединились несколько человек гнусного вида во фраках".

Официальная версия о "бунте пьяных" была воспринята Европой так же, как первоначальная информация о трагедии в Чернобыле, с "Курском" или с "Норд-Остом", – с недоверием. Как и спустя почти 200 лет, в декабре 1825 года тогдашний правитель России произнес нечто нам всем знакомое: "Я хочу, чтобы вся Европа узнала всю истину о событиях 14 декабря. Объявляю вам: ничто не будет скрыто, причины, последствия, виновники заговора станут известны всему миру". И вот еще нечто знакомое: "Ужасное происшествие, случившееся в Петербурге, – говорит Николай послу Франции, – есть ответвление общеевропейского заговора... Дело идет не только о существовании России, но и о спокойствии Европы".

Следствие велось недолго, но весьма тщательно. Большинство из тех, на кого вследствие оговора падало обвинение, были освобождены, многие даже получили финансовую компенсацию за моральный ущерб. Однако вопреки всеобщей уверенности насчет смягчения наказания в отношении зачинщиков мятежа (не верили, что Николай начнет свое царствование с казней), пятеро декабристов были повешены на кронверке Петропавловской крепости. По свидетельству биографа Николая I Н.К.Шильдера, император собственноручно "написал обряд, по которому должна была быть совершена казнь и экзекуция над декабристами".

Всем известны обстоятельства казни Пестеля, Бестужева-Рюмина, Рылеева, Муравьева-Апостола, Каховского: трое последних сорвались и, проломив дощатый настил эшафота, упали в яму под виселицей. До сих пор причины произошедшего "казуса" не установлены. По разным версиям, дело было то ли в недостаточно затянутых веревочных петлях, то ли в намокших от дождика веревках (хотя, по некоторым данным, их накидывали прежде, чем поверх головы надевали белый колпак), то ли сами веревки оказались слишком тонкими. Переломивший ногу Муравьев смог только выговорить: "Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не умеют". А Каховский ругал главного распорядителя "обряда" повешения петербургского генерал-губернатора Голенищева-Кутузова: "Подлец, мерзавец, у тебя и веревки крепкой нет; отдай свой аксельбант палачам вместо веревки...".

В принадлежащем видному декабристу Якубовичу календаре (хранится в библиотеке Конгресса США) под датой 14 декабря 1843 года стоит запись: "Как перед Богом по совести говорю после 19 лет лишения свободы, что в этот день 1825 года я был прав по чувству, но совершенно не знал черни и народа русского, который долго, очень долго должен быть в опеке правительства; его разврат, пороки, изуверие, невежество требуют сильной централизации правления, и одно самодержавие может управиться с этим Амоханом. Боже, прости меня!".

В статье использованы материалы Г.А.Невелева ("Истина сильнее царя..."), В.В.Крутова, Л.В.Швецовой-Крутовой ("Белые пятна красного цвета") и биографического справочника "Декабристы".