В России нет военного лобби

"Yтро": Недавно Вы вернулись из Грузии и Южной Осетии. Достигнута ли цель этой поездки, если учесть, что идет дипломатическая война между Москвой и Тбилиси?

Михаил Бабич: Впечатления противоречивые. С одной стороны присутствует ощущение недоговоренности во взаимоотношениях с Грузией. Мы очень внимательно выслушали наших коллег, попытались понять суть претензий, которые зачастую выражаются в такой эмоциональной и неадекватной форме через СМИ. И попытались ответить на вопрос о том, как российской стороне видится решение проблем, о которых говорят наши коллеги - это эффективность деятельности наших миротворческих сил. Вопрос, который стоит на повестке дня. Ответ для нас очевиден – миротворческие силы за 13 лет пребывания в зоне конфликта решили задачу по прекращению огня, поддержанию мира и недопущения кровопролития. Попытки обвинить российскую сторону в том, что какая-то машина попала в ДТП, выглядят смешно и нелепо. Создается впечатление, что там ищут причину для предъявления претензий.

Мы объяснили очевидные вещи: миротворческие силы необходимы в зоне конфликта, а российский батальон – их базовая составляющая, на которой держится вся миссия. Сам процесс урегулирования грузино-российских отношений – сложный и запущенный вопрос. Есть моменты, которые являются аксиомой: на территории Южной Осетии проживают граждане России. Это вопрос внутреннего российского законодательства. И никто, кроме российского законодателя, не имеет права толковать, как мы выполняем свой закон. 90% жителей Южной Осетии - граждане нашего государства, которые имеют право на все виды социального обеспечения и защиты, вплоть до военных мер.

Мы подтвердили готовность России к переговорам в любом формате по экономическим, политическим и территориальным вопросам. Но попытки шантажировать Россию через СМИ нецивилизованными формами ничего хорошего Грузии не принесут. Нужно понимать, что Россия уже прошла этап становления. Это страна с развитой экономикой, у которой помимо Грузии есть масса задач и интересов, в том числе и в кавказском регионе. Грузии не с руки на ровном месте безосновательно напрягать отношения с Россией.

"Y": Удалось ли найти взаимопонимание с грузинской стороной, ведь из Москвы и Тбилиси звучат диаметрально противоположные точки зрения?

М.Б.: Многие судят о сути наших отношений по информации СМИ. Это не совсем объективно. Большинство политической элиты Грузии понимает бесперспективность и опасность эскалации отношений с Россией в экономическом плане. У большой части грузинской элиты есть значительные интересы в России. Этот бизнес становится заложником политических амбиций неуравновешенных людей. Высказывания Окруашвили и Хаиндравы в адрес России выходят за рамки и не могут не получить адекватной оценки.

На переговорах мы практически договорились о формате межпарламентских отношений – том, что отсутствовало последние 3 года. Мы договорились о том, что силы военной полиции, которые незаконно находятся в зоне конфликта, будут выведены с территории Южной Осетии и займутся выполнением своих непосредственных обязанностей вне этой зоны. Этот момент вносил серьезную напряженность в отношения российской и грузинской стороны. Еще раз в Тбилиси подтвердили необходимость вести цивилизованный переговорный процесс. Риторика грузинских СМИ за последние дни стала значительно спокойней.

Ограничение визового режима и другие действия России обусловлены тем, что после принятия решения о выводе баз из Батуми и Ахалкалаки в течение года грузинская сторона нарушает визовый режим в отношении российских военнослужащих. Существуют массовые факты того, что наши военные не могут получить визы и выехать из Грузии в Россию. Из-за максимального ужесточения визового режима мы не можем вести ротацию своего контингента. Складывается впечатление, что кто-то пошел по пути умышленных провокаций, чтобы дестабилизировать ситуацию. Поэтому Россия и предприняла ответные меры. Любой процесс имеет двусторонний характер.

"Y": Вы общались с командующим миротворцами генералом Кулахметовым. Как можно оценить боевое и морально-психологическое состояние российских военных в зоне конфликта?

М.Б.: Генерал Кулахметов четко представляет свою задачу. У него есть все необходимые силы и средства, отработаны вопросы их боевого применения в случае возникновения нештатных ситуаций. Международный мандат обязывает наших миротворцев принять меры, вплоть до вооруженного вмешательства. Ситуация в зоне конфликта может выйти из-под контроля. Мы готовы идти по пути демилитаризации и принять меры, вплоть до сокращения сил самообороны Южной Осетии, одновременно добиваясь вывода регулярной армии Грузии из зоны конфликта. При этом можно говорить о наращивании контингента миротворческих сил, тем более что это предусмотрено международным мандатом. Генерал Кулахметов готов к усилению нашей группировки дополнительным личным составом.

"Y": На фоне понимания элитой Грузии катастрофы в случае противостояния с Россией, есть вещи и концептуальные - принятие военной доктрины Тбилиси, где Россия прописывается, как потенциальный враг. Этот документ составлялся с помощью специалистов НАТО. Назрел ли, на Ваш взгляд, пересмотр некоторых моментов военной доктрины РФ, в которой, как известно, не определен потенциальный противник?

М.Б.: "Концептуальные" заявления носят для грузинской стороны самовозбуждающий характер. На подобного рода выпады мы отвечать не будем. Это не соответствует духу и букве наших концептуальных документов в сфере обороноспособности страны. Наша концепция – оборонительная. У нас есть все составляющие для военно-политического сдерживания и реагирования на любые угрозы террористического характера и военного вмешательства. Эта концепция военной составляющей государства нас вполне устраивает и изменению не подлежит.

Россия недодает денег на военную сферу

"Y": Военное руководство России заявляет о положительной динамике в развитии обороноспособности страны. Говорится об увеличении закупок для армии, повышении зарплаты и т.д. С другой стороны, в Вооруженные Силы поступают лишь единицы новой техники и вооружения. Военные эксперты заявляют, что к 2008 г. подводный флот Росси практически прекратит свое существование. У нас есть проблемы слабой подготовки военных летчиков. Такое расхождение. А что в реальности?

М.Б.: Это не расхождение, а реальное положение дел. Мы действительно растем по объемам закупок вооружения и военной техники. Действительно, с каждым годом увеличиваем ассигнования на военные расходы. Мы предприняли ряд организационных и управленческих мер, которые говорят о том, что мы подходим к оптимальной структуре Вооруженных Сил и пониманию оптимального состава военной организации государства. Мы двигаемся по пути реализации федеральной целевой программы перехода на контрактный принцип комплектования военнослужащих в частях постоянной готовности. Есть основания полагать, что в 2007 г. этот процесс почти завершится.

Но надо понимать, что увеличения ассигнований недостаточно, чтобы преодолеть спад 90-х годов и финансировать научно-исследовательские и конструкторские работы для выхода на технический уровень, адекватный уровню развития развитых государств. Ведь с ростом ассигнований растет инфляция, закупочные цены. Нет готовности военной промышленности, чтобы переварить тот объем денег в военной экономике. Есть отток и потеря кадров, способных выполнять сложные военно-технические работы. Эта ситуация последних 20 лет.

Мы закупаем и производим образцы военной техники, но этого крайне недостаточно. Мы не можем говорить о системном переходе на новое вооружение и технику "5-го поколения". Нет удовлетворения расходами, которые выделяются на социальное обеспечение военнослужащих, заработную плату, строительство жилья. Внимания и желания государства недостаточно, чтобы выйти в оптимальный режим, когда можно сказать, что ситуация стабилизировалась.

"Y": От кого зависит кардинальное решение проблемы?

М.Б.: От экономических возможностей государства. Мы понимаем, что они объективны. Мы не можем позволить себе большие расходы. С другой стороны, есть недопонимание чиновников в планирующих органах исполнительной власти, когда звучат странные призывы еще больше сократить Вооруженные Силы, ограничиться силами ядерного сдерживания, а силы общего назначения свести к минимуму. Эти люди не понимают нашего геополитического положения в мире, географическую составляющую, потенциал России и те вызовы и угрозы, которые она будет испытывать.

Численность наших ВС составляет 1 миллион 130 тысяч человек. Практически это наш минимум, который может себе позволить Россия. Потому что масштаб вызовов и угроз, которые прогнозируемы и которые нам предстоит испытывать, не позволяет иметь меньшую армию и снижать ее качественный уровень. Наоборот, это стимулирует нас к наращиванию расходов на совершенствование научно-технической работы при производстве вооружения и военной техники, развитие предприятий ВПК, на социальное обеспечение военнослужащих. Эти расходы должны расти и государству нужно иметь политическое мужество для принятия такого решения.

"Y": Болевая точка российской армии – контрактники. Сегодня профессионалам, как рядовым, так и офицерам, предлагается маленькое, даже нищенское жалованье. Сложилась катастрофическая ситуация с обеспечением контрактников жильем. Фактически, людей обманывают. Что намерены предпринять в комитете Госдумы по бороне для поднятия престижа службы по контракту?

М.Б.: Вопрос в том, как мы готовили систему перехода на контрактную службу. В 2002-2003 годах, когда начинался эксперимент, разыгрывались политические шоу в отношении перехода на контрактный принцип комплектования. Говорили, что не надо строить жилье, создавать инфраструктуру воинских частей, а государство якобы готово всю армию перевести на контрактную основу. Базовая программа с самого начала была сформирована неверно. Принято говорить о том, что уровень зарплаты контрактникам не соответствует реальным потребностям. Это очевидно и даже не оспаривается. Но неверно заложен сам принцип строительства военных городков. Мы строим казармы, но не строим спортивных залов, новых парков для военной техники, объектов соцкультбыта.

Непонятно, в какой голове родилась мысль о том, что здоровый 25-летний мужик, который отслужил рабочее время, должен прийти в казарму, лечь в кровать и смотреть в потолок. Он не может пойти в спортзал, сходить нормально покушать и провести свой досуг. В таких условиях при любой зарплате будет очень трудно удержать людей. Жить им, как правило, негде. А у большинства людей есть семьи. Нереальные зарплаты, отсутствие жилья приводят к тому, что сегодня мы комплектуем контрактников за счет военнослужащих по призыву после года службы. К сожалению, статистика показывает, что эти военнослужащие второй, а тем более третий контракт заключать не намерены. А смысл контрактной армии заключается в том, что человек на протяжении 15-20 лет профессионально выполняет свои обязанности в ВС. Если этого не происходит, то весь смысл контрактной армии приводит только к повышению военных расходов.

Сейчас в федеральную целевую программу вносятся коррективы, выделяются дополнительные ассигнования на строительство инфраструктуры военных городков, стоит вопрос о повышении заработной платы. Но возможности государства сегодня крайне низки для того, чтобы эти потребности удовлетворить.

"Y": Неужели государство бедное? А как же мегадоходы от реализации сырьевых богатств России? Почему же оснащение армии не вошло в состав национальных проектов? Неужели труд военных поставлен ниже труда медиков или учителей?

М.Б.: Развитие Вооруженных Сил, кроме экономического фактора, сдерживают политическая воля и отношение отдельных руководителей, которые сегодня влияют на принятие стратегических решений. Мы сталкиваемся с непониманием или умыслом. Нас призывают к урезанию военной программы страны. Нам приходится преодолевать непонимание, которое влечет за собой недостаточное финансирование. Безусловно, сегодня в стране есть деньги. Мы пытаемся убедить правительство, что расходы на улучшение социальной составляющей жизни военных, расходы, связанные с серийным выпуском новейших образцов вооружения и техники, не повлекут повышения уровня инфляции, которым нас пугают, а наоборот будут способствовать экономическому росту государства и развитию его промышленного и кадрового потенциала. К сожалению, наша позиция встречает ожесточенное сопротивление.

Мы знаем, сколько средств нужно для того, чтобы переломить ситуацию с закупкой серийных образцов вооружения и техники. Но есть такая точка зрения, что военная промышленность не способна "переварить" даже те деньги, которые выделяются сегодня. Поэтому повышение министра обороны до статуса вице-премьера – попытка создать условия для оптимизации структуры ВПК, выделить еще "живые" предприятия, загрузить их оборонным заказами, создать конкурентоспособную среду в этой сфере. Иначе мы можем потерять целые военные отрасли, на восстановление которых уйдут десятилетия.

"Y": Складывается впечатление, что доказывать необходимость увеличения военных расходов таким "финансовым монстрам", как Греф, Кудрин и Зурабов можно лишь имея по-хорошему мощное военное лобби. Существует ли оно в России?

М.Б.: Военного лобби не существует в хорошем понимании, что есть в развитых государствах. Там за основу промышленной политики страны берется военная промышленная политика, которая двигает не только развитие военной организации государства, но и всю экономику. Такого лобби нет. И позиция силовых структур разобщена и достаточно инертна. Но если эти усилия объединить… Для этого все есть – детальный анализ, глубокое понимание предмета, прогноз на развитие ситуации в ближайшие годы для России. Мы можем доказать - военные расходы нужно повышать до того минимального уровня, чтобы мы не прошли "точку невозврата". Мы находимся в опасной зоне, когда речь идет о подводном флоте, авиации "5-го поколения", ракетно-космических силах.

"Y": Если нет военного лобби и существует опасная зона, то все зависит от Верховного главнокомандующего. Имеет ли смысл донести эти прогнозы до него?

М.Б.: Министр обороны детально докладывает Верховному главнокомандующему о реальном положении дел. В этих докладах ничего не скрывается. Последние указания подтверждают, что государство готово принципиально решать жилищную проблему военнослужащих, оптимизировать ВПК, сосредотачивать финансовые потоки в руках военного министра. Но из года в год мы говорим, что для Вооруженных Сил необходимо определенное количество топлива - миллионы тонн. Но каждый год вместо миллионов тонн Минфин выделяет миллионы рублей. С учетом инфляции объем средств уменьшается, хотя потребности с каждым годом растут. Бюджет Министерства обороны поставлен в полную зависимость от того, что происходит с экономикой и с повышением цен на ГСМ. Не решается проблема по оптимизации государственного заказа на предприятиях ВПК. Мы говорим о конкуренции, но видим, что предприятия не могут обеспечить качественное выполнение государственного заказа. В 2005 году сложилась парадоксальная ситуация, когда почти 4 миллиарда рублей, которые выделялись на финансирование военной организации, оказались просто не использованы потому, что мы не смогли их вовремя вложить в промышленность и получить продукцию.

"Y": Случай с рядовым Сычевым выглядит ужасающе. Всплывают все новые и новые факты. Как в реальности обстоит дело с дедовщиной в армейской среде? Как можно побороть преступность в Вооруженных Силах?

М.Б.: Случай с Сычевым носит вопиющий характер. Совершено преступление, одно из десятков и сотен, которые происходят в нашей стране. Но статистика свидетельствует: уровень преступности в ВС на 30-40% ниже аналогичного уровня преступности по стране в целом. Вооруженные Силы, как один из институтов государства, не могут существовать в вакууме. Очевидно, что большое количество политиков использовали проблемы Вооруженных Сил для своих недобросовестных действий и пиара, зачастую не понимая, какой ущерб обороноспособности страны они наносят своими действиями. Одно слово, сказанное с экрана телевизора известным лицом, может парализовать долгую работу Минобороны по призыву и мобилизационной подготовке. То, что нарабатывается годами, можно обрушить одной неделей пиар-кампании в СМИ.

Звучат разные версии. Предлагается ввести институт военных капелланов, военной полиции, ввести стопроцентный набор профессиональных сержантов на контрактной основе. Но мы должны помнить, что сегодня офицер, по сути, не имеет никаких дисциплинарных прав в отношении провинившихся и нарушивших закон военнослужащих. И когда говорится о том, что сержант найдет какие-то способы влияния на личный состав, нужно понимать, что иного способа, кроме противоправного, у этого сержанта не остается. Так что сержант едва ли поправит положение в казарме в условиях нынешнего материально-технического обеспечения военнослужащих.

Военные капелланы и военная полиция – совершенно новые для нас темы, которые повлекут значительные расходы, а эффект от них совершенно неочевиден. Я с трудом представляю, как военный священник при всей разрухе сможет повлиять на состояние воинской дисциплины в части. Поэтому рецепт один: в казарму должен вернуться офицер – командир взвода и роты, те должностные лица, которые в состоянии поддерживать воинскую дисциплину. Но при этом нужны социальные условия, при которых офицер захотел бы вернуться в казарму и заниматься своим профессиональным делом – воспитанием личного состава. Офицер должен иметь адекватную зарплату, знать, что его семья не скитается по углам, что достаточно денег на образование детям и т.д. Это основа, которую необходимо создать, а капелланов, полицию можно внедрять потом.

"Y": Михаил Викторович, ваши пожелания людям в погонах в профессиональный праздник…

М.Б.: Помимо счастья, здоровья и успехов в боевой и политической подготовке, хочу пожелать оптимизма и веры в то, что все-таки наши Вооруженные Силы возродятся. Это будет уважаемый институт общества. Комитет по обороне Госдумы сделает для этого все возможное. Мы знаем, как решать проблемы, но не все – наши союзники. Будем добиваться решения проблем для человека – солдата, прапорщика, офицера, генерала. Мы победим, а другого пути просто не существует. Иначе Россия развалится.

"Y": Спасибо за интервью.