Покойница молчать не станет!

Уместить Фолкнера в пространство маленького подвального зала на сто человек, модной московской катакомбы, театра-бомбоубежища, самого удачного детища Олега Табакова. Вместить Фолкнера в два с половиной часа сценического времени, которые пролетят как один. Абсолютно органично превратить поток сознания фолкнеровских персонажей в сценический текст. И на основе всего этого поставить спектакль про смерть, который не будет ни зануден, ни скучен, ни страшен – все это может сделать только один театральный режиссер столицы. Литовец со звучным именем Миндагаус Карбаускис.

Спектакль "Как я умирала" по роману Уильяма Фолкнера на сцене московского Театра п/р Олега Табакова – третья постановка Карбаускиса в столице. Дифирамбы в его адрес оправданны – это прекрасный режиссер, мастер работать с непростой современной драматургией вроде Фрейна и Бернхарда, волшебник, создающий подлинно кассовые спектакли из подлинно некассовых пьес. Правда, он никогда не брался за драматургию, не подчинявшуюся его режиссуре. У Карбаускиса есть секрет, и секрет этот в том, чтобы ловить действие в речевом потоке.

Персонажи Фолкнера известны тем, что постоянно, непрестанно, неустанно разговаривают, вслух или про себя. Речевой понос неостановим и неуправляем, в разговоре могут смешиваться позиции и представления, "я" может превращаться в "он" или "ты". Абстрактно представляя себе постановку любого фолкнеровского романа, получаем на сцене несколько персонажей, которые непрестанно и одновременно бубнят себе под нос что-то невразумительное. Без разговора – никак. Потому что событие никогда не происходит "на глазах" у зрителя-читателя, обо всем важном и значимом мы узнаем из сообщений героев.

Вот и в раннем романе "Как я умирала" все происходит именно так, словесно. Уже само название "Как я умирала" (в оригинале – "As I lay dying") предполагает, что о смерти будет сообщено от первого лица. Что ожидать надо подробного рассказа: вот я лежу и умираю, а в это время...

Смерть и похороны Адди Бандрен (Евдокия Германова) – дело затянувшееся; еще две недели после смерти она будет продолжать лежать и умирать. И одновременно присутствовать на сцене, наблюдая, как вдовец и пятеро детей потянут ее гроб, согласно завещанию, из мистической фолкнеровской Йокнапатофы на родину, в Джефферсон.

Далее начинается история про десять негритят. В результате бесконечных задержек, остановок, проволочек гроб везут к месту захоронения не пару дней, как предвиделось, а полные две недели. Мамаша разлагается, пахнет на всю округу, отталкивает окружающих и привлекает стервятников. Она не тонет в воде – вылавливают, не горит в огне – спасают. Она счастливо доезжает до последнего приюта. Чего не скажешь о ее детях. Один из них – плотник (какая славная мифологема!) Кеш (Алексей Усольцев) – сломал ногу и вынужден путешествовать на гробу матери. Другой – совсем еще мальчик Вардамон (Александр Яценко) – сошел с ума, просверлил гроб, а заодно и лицо матери в мелкие дырочки. В искаженном сознании маленького Вардамона мать мешается с пойманной и съеденной на обед огромной рыбиной – "Маму съели!". Третий – отчаянный Дарл (Андрей Савостьянов) – поджег сарай и на всю жизнь загремел в сумасшедший дом. Дочь Дюи Делл (Ангелина Миримская) отправилась провожать мать в последний путь уже с нечаянной радостью в животе, на избавление от которой у нее имеются лишь короткие остановки в пути и пара долларов от незадачливого любовника. И избавиться от нее ей так и не удалось. А маменькин сынок Джул (Алексей Гришин), заядлый лошадник, потерял в дороге единственную свою ценность – коня - и не расстается с ненужным и бесполезным уже седлом.

Только отец семейства Анс (Сергей Беляев), безвольный недотепа, находит в городе Джефферсон счастье взамен утраченной любимой жены: полный набор новеньких деревянных зубов, новую супругу и новейший патефон. Патефон взамен захороненной в Джефферсоне Адди будет веселить семейство Бандренов долгими зимними вечерами. Под распевы американского Юга Бандрены возвращаются домой – уже навсегда став не такими, какими были, покидая его.

"Это всего лишь тринадцать точек зрения черного дрозда", – говорил Фолкнер о своем романе. Свою точку зрения в типично фолкнеровском речевом потоке преподнесет нам каждый их персонажей. От юного Вардамона и до самой покойницы – все обязательно выскажутся, никто не промолчит. Где-то на пересечении точек зрения – фокус и фолкнеровского романа, и спектакля Карбаускиса. Речь, по Карбаускису, важное, но не главное. Можно непрестанно говорить, но самое главное – за словами. В том, что остается недосказанным или не сказанным вовсе.

За словами остаются ответы на вопросы, а слова – только одна из возможных единиц измерения времени. Времени, которое в этом спектакле главное. Не страшна смерть, не страшно сумасшествие, не страшно расставание, когда на заднем плане медленно течет вечность. Когда Адди умирает, слышен шум воды. Когда Адди умирает, останавливаются часы, стоящие в глубине стены, гаснет горящий циферблат, часы переворачивают, из них делают гроб. В этом временном гробе – вместе со временем – Адди положат в землю. А вместо старых часов в дом придет патефон, музыка Юга и новое время. Слова уже сказаны – не о чем больше говорить, можно только слушать, старое безвозвратно ушло, настоящее неотвратимо наступило.

Фотографии [LINK URL="с сайта театра п/р Олега Табакова" NAME=""http://tabakov.theatre.ru/performance/as_i_lay_dying/].