Ностальгия по смутному светлому времени

Автор этой книги – человек, широко известный в узких кругах. Он проявил себя как популяризатор отечественной рок-музыки еще в те времена, когда она находилась в состоянии андеграунда. Александр Житинский организовал два рок-фестиваля и выпустил "Путешествие рок-дилетанта", чьим продолжением и дополнением является "Альманах". Кроме того, автор выступил как активный участник отечественного литературного процесса, особенно в области сетевой литературы: он был среди организаторов литературного конкурса Арт-Тенета, а затем создал собственный конкурс под названием Арт-Лито. И много еще чего успел сделать, руководствуясь тягой к "честности и искренности" в области искусства.

Честность и искренность были знаменем литераторов-семидесятников и роднили их с людьми музыкального андеграунда. Эти понятия, произрастая в особой атмосфере, имели особый смысл, к которому мы еще вернемся.

Если же говорить о книге, то заинтересованные люди читали ее как в самиздате, так и в Интернете, поскольку текст был готов уже в 1990 г., но не было денег на издание. В книге имеются воспоминания о рок-фестивалях "Аврора-89" и "Аврора-90", воспоминания о Викторе Цое, интервью с известными рок-фигурами, а также много другое, в том числе рок-мартиролог. И от всего этого веет неизбывной грустью и неизбывной же гордостью, продиктованной сопричастностью к героическим временам. Примерно такие же чувства вызывает передача "Летопись", что идет по воскресеньям на "Нашем радио".

Возникает вопрос: почему столь сладки воспоминания о том, "как это делалось"? И чем больше подробностей о всяких неурядицах, препятствиях, финансовых нехватках и надувательствах, тем слаще. Диск все-таки записали! Фестиваль состоялся! Пусть с плохим качеством, пусть не принес ни гроша, но все-таки!

Мне кажется, можно найти как минимум три объяснения этому факту. Первое заключается в упоении битвой: противостояние совковой косности и андеграундной революционности, как кажется, закончилось победой свободной музыки. Во всяком случае, совок скорее мертв, чем жив. Впрочем, рок-н-ролл тоже мертв. А мы еще нет.

Все, кому есть что вспомнить, обычно отмечают атмосферу совместности и взаимопомощи, царившую в рок-тусовке, "ореол бессеребреничества и романтичности", который растаял с переходом на коммерческие рельсы. И это вторая причина сладостности воспоминаний. Важнейшее качество, по которому узнается (и романтизируется) русский рок, – его искренность, которая является средством индивидуализации творчества. Кроме того, искренность есть признак, отличающий рок от попсы и официоза. Неискренность, наоборот, ассоциируется с рутиной, массовкой, угождением вкусам толпы, отсутствием индивидуальности. Творчество – это не работа, оно не заражено стремлением к выгоде, поэтому искренне. Работа – это не творчество, потому что ее цель – деньги. Примерно такая схема менталитета отличает питерский рок, и ей же он обязан как своими взлетами, так и своим уходом.

И, наконец, пафос избранности. Никого ведь тогда не было, кто бы что-нибудь знал или слышал про какой-нибудь "Дюран-Дюран" или "Ультравокс". А они знали, слышали и даже играли нечто близкое-сходное, но свое. Ты заполнишь вакуум, сказал БГ Цою, "потому что ты пишешь то, что надо и как надо. Поэтому ты в России главный. А поскольку Россия в мире занимает специальное место, значит, ты и в мире отвечаешь за все это". И это было правдой, они были избранными, а быть избранными чрезвычайно трудно, это – крест. И, по-человечески, без гордыни тут никак не обойтись.

Тонкая струйка нового с Запада втекала в рок-тусовку в том числе и благодаря Джоанне Стингрей. Великая Посланница Запада прорубила окно в Европу. И именно в ее фигуре и деятельности, как в зеркале, отразились странности русской роковой ментальности. Любя русский рок за его искренность, она наивно рассчитывала на нем заработать – для ее американской души здесь не было противоречия. "Я очень люблю Ленинград, – сказала Стингрей в интервью (отразившем не слишком еще свободное владение русским языком), – но я не могу все время делать тусовка, потому что я американка, мне нужно делать работа. Я буду Москва, потому что работать там хорошо... но мне невозможно только делать работа". За что ее в Питере и не любят.

История российского рейва началась в том же году, в котором закончилась история русского рока, а именно в 1990-м. Условность даты очевидна, так же как и ее символичность. Историю рейва делали мальчики, которым хотелось развлекаться, не утопая слишком глубоко в надрыве, порожденном противоречиями творческой искренности роковых алкоголиков-бессребреников. Веселые модники хотели танцевать!

Поскольку же танцевать было негде, то организовывать место для танцев приходилось самим. Даже слово – танцпол – пришлось придумывать. Так появился неофициальный acid-house-клуб "Танцпол" на Фонтанке, 145, создателями которого были братья Андрей и Алексей Хаасы. Когда огромная квартира перестала вмещать всех желающих (своих, их друзей и друзей друзей), появился ночной танцклуб "Тоннель", первый в России. Его успех подвиг на организацию знаменитых "Gagarin-party" в Москве, с которыми в столицу пришла эра клубной культуры. При этом "колоссальному количеству молодых людей стало ясно, что протухшая эра рок-музыки окончательно завершилась".

Однако с выходом на широкую арену веселых модников ожидали большие проблемы: их вечеринки оказались красной тряпкой для быков, т.е. разного рода бандитской шушеры, переживавшей тогда золотое время. Быки устраивали драки и перестрелки, а главное – не понимали рафинированного характера оглушительной музыки и не умели триповать. Но лезли, нарушая кастовость культурного пространства.

Братья Хаасы, принадлежа к другому поколению, чем презираемая "рок-помойка", были озабочены другими проблемами. Вопрос о зарабатывании денег на собственном романтическом хобби для них решался всегда положительно, и романтизм выражается лишь в предпочтении качества вечеринки количеству на ней заработанного. Без метафизики и душевного надлома. Но как отличить себя, истинных ценителей, от сотен и тысяч просто желающих потанцевать?

Критерий почти неуловим, и он относится прежде всего к поведенческой культуре, проявляющейся в умении одеваться, говорить, жестикулировать – и делать все это аристократично. Аристократизм в данном случае – это умение быть на переднем крае моды, и быть там всей душой. Когда же то, чем ты занимаешься, покидает передовую и шествует в массы, аристократизм заключается в умении уйти. Что и сделал Андрей Хаас, когда клубная культура стала явлением массовым. А вместе с ним – многие из тех, кто посещал "Танцпол" на Фонтанке.

Что касается книги, лучшая ее сторона – могучее желание найти те кадры, подробности, детали и эпизоды, которые показали бы рейв как утонченную молодежную культуру, отличающуюся от рока (Бутусова не пустили на вечеринку на Фонтанке) и от попсы (Преснякову показали кассу на Gagarin-party-2). Обе звезды конкурирующих субкультур описаны как заносчивые и высокомерные шоу-фигуры. А мы, мол, простые и правильные.

Худшая же сторона книги – собственно литературная. Хаас предпринимает попытку писать в формате романа (кстати, к тому же стремится и Житинский, по мнению которого рок-культуре требуется хороший историк-романист), сохраняя при этом хронологию реальных событий. "Романность" заключается в том, что о себе он говорит в третьем лице. Язык производит впечатление заурядности и вторичности, какой-то неуклюжести, поскольку попытка объединить беллетристику средней руки и тусовочно-разговорную сторону эпохи техно явно терпит неудачу. Как-то вычурно и неестественно порой получается, зачастую слишком натянуто. Поэтому эпизоды из личной жизни кажутся лишними. Хотя, безусловно, без них обойтись было нельзя, ведь рейв – это жизнь, в чем, собственно, и заключается основной пафос книги.