Злые объятья гетмана

Режиссер Роберт Стуруа говорит, что на постановку "Мазепы" в Большом согласился не сразу. Но больно уж хороша оказалась тема: власть и любовь. Стоит смириться: когда приглашаешь в оперу театрального режиссера, он ставит ее как драматический спектакль. Отмахивается от оперных условностей, чтобы выстроить свою картину театрального текста, меняет драматизм на драматургию. Премьера "Мазепы" в Большом театре – несомненно, одно из главных событий если не оперного, то театрального сезона.

Классический оперный блокба$тер – вот чем был "Мазепа" в советскую эпоху. Тут и закрученная коллизия, которая держит зрителя в предусмотренном правилами постоянном напряжении. И сцена Полтавского боя, которую каждый режиссер решает в соответствии с собственной склонностью к гигантомании. И народные песнопения "для хора с оркестром"... Всю эту развесистую украинскую клюкву Стуруа убрал, и постановке это пошло только на пользу. Осталась коллизия: страшный злодей, на своих преступлениях строящий независимость Украины, старик, укравший дочь друга себе в жены, а самого друга запытавший до смерти.

Независимость не может быть построена на неправде, всякое злодейство должно быть наказано. Полтавская битва проиграна, гетман Мазепа бежит, несчастная Мария сходит с ума.

В предпремьерных интервью Стуруа очень много говорил о "простодушии", необходимом для всякой оперной постановки. Потому что опера настолько глобальна сама по себе, изначально, что ей не повредит немного иронии. В данной постановке ирония – это простота взгляда.

Завораживает сценография: огромное полотно задника мелко и аккуратно исписано латиницей – говорят, это отрывки подлинных любовных писем Мазепы. В полотне прожжены дыры-лакуны: бумага изнашивается. Иногда спереди свешиваются два треугольных занавеса, на каждом – фрагмент реальной карты места событий означенного времени. Так и происходит действие, если обратить внимание: между одной бумажкой и другой, потому что все, что осталось нам сегодня – это документы в архивах. Остальное мы сами вычитываем между строк, сами пририсовываем на картах.

Пару раз на заднике-письме появляется огромная видеопроекция – вполне живые глаза. Это глаза не свидетеля событий, а нашего с вами современника. Зрителя, пытающегося сквозь документы увидеть историю такой, какая она была, используя воображение там, где не хватает фактов.

Из всех спектаклей, которые я видела за последнее время в Большом театре, этот первый, где нельзя предъявить претензии к составу. Мазепа (Валерий Алексеев) и Мария (Лолита Семенина), Кочубей (Александр Науменко) и его жена Любовь (Татьяна Горбунова) – все артисты "держат марку". И, как всегда в любой более-менее "исторической" постановке, огромную роль в "Мазепе" играет хор. Народ не безмолвствует, но отстраненно комментирует происходящее.

Одна из кульминационных сцен – сцена казни Кочубея. На площади собирается народ – посмотреть, и из серой массы выпрыгивает пьяный казак (Леонид Виленский) в костюме скомороха, поет, пляшет присядку. Его пытаются затащить обратно, он ускользает, своими дурацкими песнями и выходками комментирует происходящее. Звучит прощальная ария Кочубея ("Вознесу последний раз молитву Всевышнему"), хор поет по церковному канону "Господи, когда помыслишь о нашей жизни" – а на первом плане все равно остается скоморошья пляска. И даже казнь Кочубея нам не покажут: ее "разыграют" по законам карнавала скоморох и две бабы, которым он понарошку отрубит голову огромной секирой.

Основная мысль Стуруа-режиссера: стоит говорить о безнравственности всякой политики вообще. История под лупой оказывается не завораживающим рассказом "о временах, о подвигах, о славе", а той же грязью, что и политические игры настоящего. Может, цель Мазепы и высока – добиться независимости Украины, но средства больно нехороши. Напомним, что Пушкин писал свою "Полтаву", восхитившись Мазепой как "одним из замечательных лиц той эпохи". Стуруа же всмотрелся в историю внимательно – и увидел в ней современность. Причем эта задача решена не на внешнем уровне, не сценографией, не костюмами. Когда Деклан Доннелан ставил в Москве пару лет назад своего "Бориса Годунова", он осовременил его именно так: одел героев в современные костюмы и заставил их вести себя, как персонажей современной политической хроники. Стуруа никого не переодевает, он только детально показывает прошлое. Стоит отметить, на каких значимых мелочах строится образ его Мазепы: как тот пьет из фляжки, любуется своими ногтями, вытирает лицо платком, как в разговоре лицемерно-дружески приобнимает собеседника – прямо преследует Кочубея своими объятиями. Никакой любви в политике быть не может, и Стуруа только мешает любовная линия: убеждая Марию в своей любви, Мазепа кладет ее на стол и раздвигает ей ноги.

"Мазепа" Чайковского и "Макбет" Верди – трудно удержаться от сравнения двух последних премьер в Большом в постановке крупнейших, но уж никак не оперных режиссеров – Стуруа и Някрошюса. Попытка актуализации оперного искусства – искусства наиболее "замороженного", наиболее далекого от актуальности – если цель была в этом, то достигнуть ее не удалось. Ну не хочет публика, не готова критика видеть политический дискурс на сцене главного отечественного театра, оперные "кровь и любовь" – это только зрелище. Но даже если игнорировать актуальность – спектакль Стуруа ничуть не страдает от отсутствия зрелищности, и смотреть его надо обязательно. Похоже, и впрямь пришло время говорить о возрождении Большого...