Побег от "органов". На тракторе

ФОТО: museum.ru

В нашей стране как-то не принято говорить о роли еврейской культуры в советском искусстве. Особенно заметной эта роль была в послереволюционные годы. На рубеже XIX-XX вв. (как, впрочем, и во все времена) на окраинах России, в забытых Богом и людьми еврейских местечках, в самых простых и бедных семьях рождались и чудом выживали талантливые дети. В лучшем случае их учили играть на скрипочке и разбирать Тору, в худшем им доставались лишь голод, беспросветная нищета и родительские побои. Тем не менее, их талант не только не угасал, но и обогащался незабываемыми впечатлениями, которые они сумели сохранить на всю жизнь. Сложись история страны по-другому, эти люди, скорее всего, так и остались бы неизвестными широкому миру. Но революция, отменившая черту оседлости, позволила наиболее способным и активным избрать себе лучшую долю. Самые дальновидные попытались как можно быстрее расстаться с Отечеством, тем самым обеспечив себе славу и бессмертие, – сегодня произведения Шагала, Кислинга, Зингера и Сутина известны во всем мире.

Романтикам и идеалистам, предпочитавшим строить новую жизнь в Советской России, повезло гораздо меньше. Стандартная цепочка "еврей – космополит – формалист – враг народа" уверенно вела к воротам лагерей, а самых упорных порой доводила и до стенки. Тем, кто уцелел, пришлось отказаться от смелых поисков в области живописи в пользу портретов передовиков производства или невинных пейзажей и натюрмортов. Это спасало от тюрьмы, но не от забвения. Выставка "Общая тетрадь. Три поколения семьи Аксельрод", открывшаяся в залах ГМИИ имени А.С. Пушкина, возвращает из небытия имя Меера Аксельрода – уроженца белорусского местечка Молодечно, выпускника ВХУТЕМАСа и одного из любимых учеников Фаворского. Зарабатывая на жизнь плакатами для кино, рисуя колхозников и оформляя спектакли, он, как и его знаменитые соотечественники в Париже, неизменно обращался к впечатлениям своего детства и юности, к "шолом-алейхемовскому колориту" родной культуры.

Собственно в 20-е годы прошлого столетия это вполне сходило ему с рук. Молодой художник вдохновенно рисовал виды старого Минска, носатых стариков с пейсами и не менее носатых женщин и детей. Именно эти произведения официально признаны вершиной творчества мастера, они-то и составляют ядро коллекции работ Аксельрода, хранящейся в фондах ГМИИ.

В 30-е годы художнику пришлось переключиться на индустриально-колхозную тему. Но произведения с жизнеутверждающими названиями "Утаптывают силос", "Игра в мяч", "На тракторе" не отличаются ханжеским оптимизмом и не вызывают ожидаемого разочарования – "фирменный" лиризм Аксельрода смягчает и придает новое звучание этой, казалось бы, давно избитой теме. То же самое можно сказать и об эскизах к театральным постановкам. Но больше всего впечатляет зал поздней живописи мастера, раскрывающий Аксельрода как замечательного колориста. Виды реального Гурзуфа и уже не существующего старого Минска, волоокие восточные красавицы и неизменный профиль коктебельской горы – традиционные для отставного авангардиста сюжеты завораживают игрой красок, яркой и в то же время нежной палитрой. А картины из серии "Гетто", исполненные в холодной эль-грековской гамме, по силе впечатления не уступают полотнам великого испанца.

Отдельный раздел экспозиции посвящен произведениям художника Михаила Яхилевича, внука Меера Аксельрода, ныне проживающего в Израиле. Несмотря на то, что Яхилевич живет и работает в XXI в., его произведения, безусловно, порадуют поклонников живописи середины прошлого столетия – сочетание фигуративности и абстракции, эксперименты с пространством и простыми геометрическими формами не поражают новизной, но вполне успешно удаются автору. Дополненная поэтическими произведениями Зелика Аксельрода, родного брата Меера, и Елены Аксельрод – дочери мастера, выставка всесторонне освещает творчество этой талантливой семьи.