Он должен был жить долго...

Для кого-то Костя – просто хороший друг, честный, надежный, очень светлый. Для кого-то – бархатистый, хрипловатый голос, с которым неразрывно связана почти вся история "Эха". Для иных Кравинский – ведущий артист Театра на Малой Бронной, с блеском игравший второплановые роли. Для меня он – и то, и другое, и третье. Как и для всех, кто знал его близко и искренне любил...

Костя – сын виртуозного конферансье Евгения Кравинского и народной артистки Антонины Дмитриевой, любимой актрисы великого Эфроса. Детство он провел за кулисами и на съемочных площадках, поэтому ни о чем другом, кроме театра, мечтать не мог. Еще будучи школьником Костя снялся в дурацкой комедии "Безбилетная пассажирка" в паре с другой дебютанткой – Татьяной Догилевой. Больше в кино главных ролей он не играл, хотя иногда появлялся на экране: "Бабник-2", "А это случилось в Виши", "Смотрящий вниз"... Его главной любовью оставался Театр на Малой Бронной.

Помню странный спектакль "Мое загляденье", где Кравинский играл телевизионного диктора и фактически весь спектакль, а также антракт сидел на сцене "в телевизоре" и что-то непрерывно вещал. Когда на спектакле присутствовали его коллеги с "Эха Москвы", он непременно вставлял в свой текст различные "эховские" штучки и фамилии, после чего сам немного "кололся" от удовольствия. Надо ли говорить, как хохотали при этом мы, его знакомые зрители. В сцене передачи каких-то ключей то ли от гаража, то ли от квартиры действие перемещалось в зал, и Кравинский непременно задействовал в этой репризе "своих". Он так любил, чтобы в этот театр с полупустым залом приходили все, кто его знал, чтобы видели: Костя не только превосходный радиоведущий, он замечательный артист. И я подтверждаю это: он был замечательный артист!

В "Моем загляденье" была сцена, где старик вперился в телеэкран и не обращал внимания на свою внучку, а диктор упоенно вещал ему одному о том, как мариновать помидоры. Когда старик отвлекался, диктор по-детски обижался и отворачивался. Но как только единственный зритель возвращался к телевизору, диктор медленно "отходил" и, как бы все еще немного дуясь, возобновлял рассказ. Как же это было смешно! Не знаю, кто бы еще мог так разыграть эту идиотскую ситуацию.

Кравинский и на "Эхе" оставался актером, хотя в некрологе упорно фигурирует слово "журналист". Да, он брал интервью, беседовал с гостями, зачитывал дайджест прессы, но "идеологом" этих программ всегда оставался Лев Гулько, а Костя талантливо подыгрывал ему, хотя нередко и перехватывал инициативу. Одно время они записывали так называемые "саморекламы" – анонсы предстоящих передач. Смело заявляю: более ярких роликов на радио не было и нет. Обыгрывая название газеты или журнала, они разыгрывали целое законченное представление с завязкой, развитием действия и кульминацией. Всего лишь несколько секунд, а перед слушателями представал целый спектакль! В этом "радиотеатре Гулько – Кравинского" находилось место и для других талантливых людей, и Костя – профессиональный актер – никогда не ревновал, если кому-то из непрофессионалов удавалось удачно сыграть тот или иной образ.

Может быть, в силу своего профессионализма он не всегда вписывался в наш "Радиосалун" – этакий любительский клуб пародий и самопародий. Еженедельно мы записывали новый капустник на внутреннюю, актуальную тему, и Костя смотрел на это несколько скептически. Но однажды он гениально сыграл в новогодней программе Актера – человека без имени, этакий собирательный образ всех "мастеров слова". Записался без партнеров, без необходимого музыкального звукоряда – куда-то торопился. Он виртуозно отыгрывал еще незаписанные реплики, и после монтажа получился самый смешной эпизод капустника, в котором Актер Актерыч плакал, смеялся, красовался и рассказывал о своей нелегкой "звездной" доле.

Костя всегда куда-то торопился. Когда работал в театре – тем более. Выскакивал из студии на Новом Арбате, вытягивал руку, останавливал машину и несся на Малую Бронную. Его знали все "бомбилы" и даже делали скидки. Но однажды театр для Кравинского закрылся... Как настоящий российский интеллигент, творец, он часто срывался и брался за бутылку. Много раз завязывал, возрождался, но потом все начиналось сначала. Театр отвернулся от него, радио – нет. Здесь у него был надежный тыл – Лева Гулько. Два года назад они перешли в "эховский" филиал – "Арсенал", где продолжили свои феерические утренние шоу.

Большие надежды Костя возлагал на Александра Ширвиндта, своего учителя по "Щуке". Ширвиндт поставил с ним дипломный спектакль "Школа злословия", где играли профессоры Буров и Катин-Ярцев и студенты Костя Кравинский, Вася Фунтиков, Миша Зонненштраль, Ира Шмелева, Нина Дворжецкая, Света Рябова. Когда Александр Анатольевич возглавил Театр сатиры, Кравинский предложил ему восстановить успешную постановку, тайно надеясь, что Ширвиндт хотя бы пригласит его в труппу. Но не сложилось.

Да и вообще жизнь Константина Кравинского не особо щадила. Был случай, когда какой-то подонок напал на него у самого подъезда и искромсал ножом. Благо, недалеко располагается "Склиф", и Костю спасли. Мы навещали его, он бодрился, а потом устроил дома шикарный прием для всех друзей – отметил второе рождение. По всем приметам, должен был жить долго...

Потом почти одновременно ушли мама, папа, брат. Не очень клеилась семейная жизнь. Но обо всех его неприятностях мало кто знал – на людях Костя постоянно шутил, разыгрывал всевозможные актерские этюды, манерничал. Театр, которого ему так не хватало, продолжался в жизни. И, может быть, мы бы еще смогли увидеть Константина Кравинского на сцене, если бы не этот проклятый тромб, оборвавший его жизнь всего лишь в 43 года...