"Марсианские хроники" Сергея Калмыкова

ФОТО: museum.ru

Художник Сергей Калмыков, проживший длинную и весьма насыщенную творческую жизнь, не без иронии называл себя "последним авангардистом первого призыва". Он и в самом деле оказался чуть ли не единственным представителем блестящей культуры Серебряного века, чудом дожившим аж до хрущевской оттепели. Были ли причиной тому некоторые очевидные странности этого человека или художника спасла добровольная и весьма своевременная ссылка в далекий Казахстан – не известно. Как бы то ни было, Калмыкову суждено было прожить долгую и плодотворную творческую жизнь, оставив потомкам множество таинственных картин и не менее загадочных рисунков. В экспозицию выставки "Моя планета", открывшейся в залах Государственного музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина, вошло около семидесяти произведений художника, созданных в разные годы.

Уроженец Самараканда, Сергей Калмыков оказался в Москве в эпохальные для русской культуры 1910-е годы. Здесь он попал в художественную школу Константина Юона. Такие талантливые учителя, как Званцева, Добужинский и Петров-Водкин, сами по себе тяготившие к символизму и теософии, не могли не заразить способного ученика модной в то время идеей "космизма". Зародившийся в Западной Европе в самом конце XIX столетия "космизм", как правило, оставался уделом экзальтированных барышень, которые посредством сложных геометрических фигур и загадочных шифров пытались выйти на контакт не то с самим Богом, не то с инопланетными цивилизациями. Однако же в сложном духовном мире Калмыкова внеземные миры утвердились крепко и надолго. Настолько основательно, что в 1935 г. он, член АХРР и активный участник советских выставок, уехал в Алма-Ату исключительно для того, чтобы вдали от пагубных цивилизаций получить "настоящие" знания о мироздании. Работавший в должности художника-постановщика в музыкальном театре Алма-Аты, он считался чуть ли не главной достопримечательностью города – ведь даже его разноцветные, украшенные немыслимыми ленточками костюмы, были нацелены на дружественную встречу с иными мирами. "Из глубины веков смотрят на нас миллионы глаз. И что они видят? Ползет по земле какая-то одноцветная серая масса... И вдруг – как выстрел! – яркое красочное пятно: Это я вышел на улицу!" – писал Сергей Калмыков. А еще он вел переписку с самим Леонардо да Винчи, регулярно посылал весточки на Марс и бесконечно много рисовал.

По свидетельству современников, Калмыков рисовал на географических картах, оберточной бумаге и прочих недолговечных материалах. Однако в экспозицию выставки в ГМИИ вошли работы, более приближенные к формату классического произведения искусства. Красочные полотна, строящиеся на гармонии и контрасте неожиданных цветовых оттенков, выразительные линии динамичных и экспрессивных рисунков потрясают воображение. В то же время те, кто знакомы с творчеством так называемых аутсайдеров, легко разглядят за талантом колориста и рисовальщика весьма определенный диагноз, благодаря которому произведения Калмыкова действительно выглядят так, как будто только вчера прибыли с Марса. Печальна была и судьба автора этих фантастических работ – в 1967 г. Сергей Калмыков умер от истощения в психиатрической больнице.

Не войдя в число лучших представителей русской культуры первой половины XX столетия, Калмыков явно оказался фигурой харизматичной. Еще совсем мальчишкой он привлек внимание своего учителя Петрова-Водкина, который, согласно легенде, изобразил его на картине "Купание красного коня". А несколько десятилетий спустя писатель Юрий Домбровский еще раз обессмертил имя художника, с любовью и нежностью запечатлев его в своем знаменитом романе "Факультет ненужных вещей": "Солнце заходило. Художник спешил. На нем был огненный берет, синие штаны с лампасами и зеленая мантилья с бантами. На боку висел бубен, расшитый дымом и пламенем. Так он одевался не для себя и не для людей, а для космоса, Марса и Меркурия, ибо это был "гений I ранга Земли и всей Вселенной" – декоратор и исполнитель театра оперы и балета имени Абая – Сергей Иванович Калмыков, как он себя именовал. День и ночь он писал, и все не для современников, а для будущих поколений, двадцать первый век ему был уже ни к чему, он работал для двадцать второго. Для этих отдаленнейших потомков и были написаны его грандиозные циклы, сотни листов и холстов каждый... Он ничего никому не показывал, может, просто не успел". Впрочем, только беспросветный маргинал и душевнобольной человек смог бы сохранить столь устойчивую и мистическую связь с космосом в рамках жестоких реалий развитого социализма.