Гримаски истории

Вы читали "Илиаду"? Полностью, от корки до корки? Интересно, если провести социологический опрос (только не среди филологов и эстетов, а так, на улице), сколько будет положительных ответов на этот вопрос? Одно можно сказать точно: их количество будет равно количеству филологов и эстетов, случайно встреченных опрашивающим в толпе.

А между тем великая вещь, достойная своей славы. И, как всякая великая вещь, она требует для себя, для понимания и оценки, большого количества времени и внимания. Что парадоксально, современному человеку не хватает прежде всего не первого, а второго. Время, вопреки распространенному убеждению, всегда можно найти. Уж поверьте мне: если вы чего-нибудь сильно захотите, вы пошлете к черту что угодно и кого угодно, чтоб не мешали вам исполнить задуманное - и потратить на это столько времени, сколько нужно. Вопрос в другом: захотите ли вы? Прочесть "Илиаду", к примеру?

У древнего грека не было стольких развлечений, сколько у нас. У него вообще не было привычки к ежедневной порции развлечений в виде телевидения, газет, Интернета, всякого чтива и проч. Ему некуда было потратить свое культурное любопытство. Исполнение легендарных гекзаметров было редкостным событием в его жизни. Поэтому у древнего грека всегда было наготове жадное внимание, чтобы их выслушать. Более того: он хотел бы, чтобы их было больше! Ну, а современный человек хотел бы, чтобы их было меньше.

Собственно, все эти рассуждения предназначены для того, чтобы объяснить - и, возможно, оправдать - причины появления книжки-шпаргалки Барикко. Сам он сообщает в предисловии, что сокращенный пересказ "Илиады", каковым и является его произведение, появился как текст для радио-постановки. На чтение вслух полного Гомера понадобилось бы сорок часов, столь терпеливой аудиторией современные радиостанции не располагают. Поэтому составитель пересказал, очень коротенько, событийную канву поэмы, сокращая все, что только можно: пространные описания битв и доспехов, не менее пространные рассуждения неторопливых ахейцев, а также всяческие перечисления, вроде знаменитого списка кораблей, которые были в чести у современников Гомера.

Кроме того, Барикко исключил из своего пересказа все эпизоды, где появляются боги, - как "чуждый элемент" для нынешнего восприятия. Сей смелый литературный прием, по его мнению, представляет собой "отличный способ возвращения этой истории на орбиту современных повествований". Второй способ попадания на вожделенную орбиту - субъективизм: рассказ ведется от лица персонажей, а не сказителя, как то свойственно Гомеру. Бедный слепой аэд! От тебя здесь совсем ничего не осталось!

Я уж не говорю о философии красоты войны, которая приписывается Гомеру, но на деле является наисовременнейшей частью пересказа, так же, как и якобы пацифистская направленность "Илиады". Главный пацифист, естественно, Ахиллес. Что поделать: современный читатель страсть как любит парадоксы и внезапные переосмысления. Почти так же, как пулеметные пересказы шпаргалочного типа, невероятно быстро и качественно увеличивающие его культурный багаж.

Мессадье Ж. Роза и лилия: Роман / Пер. с фр. С.Шкунаева. – М.: Иностранка, 2007. – Серия "История в романе"

Очередной роман исторической серии, который, надо полагать, будет неплохо раскупаться и читаться не без увлечения. Заглавие в сентиментальном духе - одно из несомненных достоинств книги, если не принимать во внимание тот факт, что оно непонятно к чему относится. Скорей всего, намекает на противостояние двух правящих дворов - английского и французского соответственно. Однако никакой политико-авантюрной интриги в романе нет, хотя действие происходит непосредственно после Столетней войны, в конце правления Карла VII, коронованного Жанной д'Арк. Героиней романа становится тезка Орлеанской девы, тоже крестьянка, но родом из Нормандии, дочь француженки и англичанина. Конечно, смешение кровей налицо, но при чем здесь королевская геральдика?

Завязка романа кроваво-захватывающая: родителей Жанны безжалостно зарезали голодные англичане, что бродили по нормандским лесам после разгрома их армии в битве при Форминьи. Жанна бросила свое хозяйство и, оседлав маленького ослика, отправилась искать счастья в Париже. Так начинается длинная, местами не скучная, но при этом невыносимо буржуазная и чертовски прагматичная история ее продвижения и успеха в столице королевства.

Отвергнув притязания монастыря на ее бессмертную душу, она начала торговать пирожками возле Ломбардского коллежа и преуспела в финансовом отношении. Потом в нее влюбились барон Бартелеми де Бовуа и Франсуа Вийон, и она вышла замуж за первого, рассудив, что поэт будет плохим отцом ее ребенку. Сам король, оценив ее прямоту и ум, благоволил к ней. Оставшись вдовой, Жанна посвятила себя сыну и пирожной лавке, не сумев найти счастья ни с бесшабашным Вийоном, ни с другими своими увлечениями. Мимоходом слегка поучаствовала во вражде между королем и его сыновьями, но сумела вовремя уклониться от этой чести. В финале осознала, что любит Исаака, пражского еврея, случайно переспавшего с ней на ярмарке в самом начале ее карьеры.

Одним словом, Жанна предстает перед нами как женщина вполне разумная, независимая, основательная и практичная, здравая и расчетливая, не слишком честолюбивая, без предрассудков, без лишних страстей и без тяги к самопознанию или постижению мира, но с определенным стремлением найти обеспеченное, уютное и защищенное местечко для жизни. Что ей и удалось. Не очень понятно, правда, для чего понадобилось помещать этот вполне современный, узнаваемый и неинтересный типаж в исторические декорации.

Здесь, как в случае с "Илиадой", мы находим попытку якобы переосмысления прошлого, а на деле - беспардонное перекраивание истории так, как нам удобно ее понимать. И наплевать, что, кроме дат и имен, в книге нет ничего от подлинного Средневековья. Наплевать, что подлинность в истории - это не имена, а живые люди, со всеми особенностями их веры, их представлений, их психологии. Их, а не нашей! Удивительно, что именно французский историк равнодушно проходит мимо открытий его прославленных соотечественников из "Школы анналов", впервые попытавшихся описать психологический строй людей эпохи Средневековья, называя это популярным ныне словом "менталитет".