Курс рубля
- ЦБ РФ выступил с важным объявлением о курсе доллара и евро
- Аналитик Антонов назвал предел падения рубля в 2024 году
- Что будет с долларом: бежать в обменники сломя голову рано
ФОТО: mosfilm.ru |
"Yтро": Картина о закрытом обществе людей с потерянными судьбами выходит в России именно сейчас – это совпадение?
Карен Шахназаров: Не могу сказать, что я специально подгадывал момент. У каждой картины своя судьба. Сценарий мы с Александром Бородянским написали 20 лет назад, и тогда же должны были состояться съемки фильма с Марчелло Мастроянни. К сожалению, не получилось. Однако, считаю, правильно, что картина выходит именно сейчас.
"Y": Почему не получилось сделать фильм с Мастроянни?
К.Ш.: Итальянцы хотели видеть более традиционный – чеховский – вариант картины. Мы же перенесли сюжет на современность и сделали картину в несколько необычной для экранизации форме. Можно сказать, что эта работа в определенной степени экспериментальная.
"Y": Насколько удачно, по-вашему, вписался в фильм Владимир Ильин?
Мне кажется более правильно, что доктора Рагина сыграл русский артист. Несмотря на то что Мастроянни был выдающийся актер, он был бы "пришельцем" в этой картине. Ильин – совершенно свой в этом смысле. Он более точен. Тем не менее, как я вижу, "элемент иностранца" в картине сохранился.
"Y": При работе над сценарием пользовались только литературными источниками?
К.Ш.: В период написания сценария мы изучили множество разной литературы на тему психиатрии. Кроме того, мы объездили большое количество больниц для душевнобольных и отсняли немало материала на эту тему. Часть материалов вошла и в эту картину, и в "Цареубийцу".
"Y": Не было мысли снять неигровое кино?
К.Ш.: Кстати, из того материала мы сделали небольшой документальный фильм. Быть может, мы переложим его на DVD. Но тогда задача стояла вполне конкретная: снять художественный фильм. Сама идея заключалась в том, чтобы перевести чеховскую прозу в документальные кадры.
"Y": Как Владимир Ильин выходил из роли Рагина? Не было последствий?
К.Ш.: Не знаю, надо у него спросить (смеется). Хотя в роль он вошел хорошо, они его крепко приняли за своего. С Алексеем Вертковым они отлично вписались в контекст.
"Y": Произведения Чехова до сих пор чрезвычайно популярны и актуальны...
К.Ш.: В этом суть классики. Эти авторы писали о природе человеческого бытия, а оно неизменно. Меняется лишь антураж: появляются машины, исчезают кареты, меняются костюмы, прически, но суть человека сохраняется. Человек сам по себе не меняется.
А что касается мироздания, не думаю, что и тут произойдут глобальные перемены. В мире всегда есть элемент палаты №6. Это, к сожалению, было и будет. От этого никуда не денешься.
"Y": Получается, обдумывать и анализировать – окажешься в палате. Не делать этого – в конце жизни осознаешь, как глубоко заблуждался...
К.Ш.: Трогаться умом, конечно, не стоит. Чехов в "Палате №6" подошел к грани, к трагической стороне жизни. Это не значит, что мы должны постоянно болеть этим, думать об этом. Надо просто знать, что существует такая часть жизни. Любое знание дает человеку силу. В том числе знание о смерти – мы знаем, что умрем. В жизни изначально заложен элемент бессмысленности.
"Y": На "медицинскую" тему по произведениям классиков снято немало фильмов. В том числе и последняя работа Алексея Балабанова. Как вам кажется, кино должно быть ограничено в приемах "достижения результата"?
К.Ш.: Можно рассказывать о самых больных темах – даже нужно это делать, – но это должны быть средства искусства. В этом смысл кино. Не обязательно показывать кровь и фекалии на экране. Для того чтобы показать смерть человека, не надо выливать ведра краски – это как раз-таки не есть признак искусства. Надо уметь получить эмоцию зрителя. Есть смерть в фильме "Летят журавли", а есть просто перерезывание глотки. Кино должно быть разнообразным, как и жизнь, но главное, чтобы оно было качественным.
"Y": Для вас в кино есть запретные темы?
К.Ш.: Думаю, что нет. Дело опять же в том, как ты вскрываешь тему. К сожалению, современное кино часто идет по пути натурализма. Это от недостатка таланта. Это упрощение, и не есть факт искусства. Надо уметь раскрывать задачу путем создания художественного образа.
"Y": Почему же, по-вашему, таким успехом пользуются Триер и Тарантино, последние работы которых изобилуют сверхнатуралистическими сценами?
К.Ш.: Последний фильм Ларса фон Триера я не видел, не могу сказать. А Квентина Тарантино я никогда не считал выдающимся режиссером. В том, что он делает, я не вижу предмета искусства. Кроме, разве что, первой половины "Криминального чтива".
Мир сейчас переполнен рекламой, масс-культурой и т.д. Взять, к примеру, феномен Джексона: это что такое? Это просто существо, которое было преподнесено особым образом. И весь мир сходит по нему с ума. Золотые гробы и прочее – факт не культуры, а факт масс-культуры. Так устроен современный мир. Но это еще ничего не значит. Навязываемые "герои" исчезнут со временем. Все зависит от способности человека самостоятельно мыслить.
"Y": К вопросу о качестве кино: нужны ли, по-вашему, комиссии по этике, которые отслеживали бы процесс?
К.Ш.: Лично я всегда говорил, что у нас система выдачи государственных грантов, мягко говоря, неэффективна. Существует какой-то тайный совет, который определяет, кому выделять грант. Отсылается сценарий, анонимно принимается решение, давать денег или нет. В СССР все было понятнее: существовал главный редактор, коллегия, и все знали, по какой причине фильм не прошел и с кого спросить, в конце концов. Сейчас такого нет. Никто ни за что не отвечает. Ввести что-то подобное, как было в СССР, мне кажется, было бы правильно. А что касается комиссий по этике – не очень представляю, как они будут функционировать. Тем более что на телевидении работает редактура: там все жестко. В чистом кино по-другому.
Есть вещи в кино, которые надо регулировать – не все можно. Во всем мире так и принято.
"Y": "Палата" выходит в прокат. Все ваши картины очень разные: задумки на будущее есть уже?
К.Ш.: Пока не знаю, за что возьмусь. Но после "Палаты №6" хотелось бы чего-нибудь совсем другого. Например, комедию. Хороших комедий совсем не стало.
"Y": Вам интереснее жить или снимать?
К.Ш.: Для меня снимать и значит жить. Форма моего существования – съемки. Я принадлежу к категории режиссеров, которые любят снимать. А есть много таких, причем известных, которые снимать не любят. Вот монтировать я не люблю, а некоторые – наоборот. Понятно, почему: тепло, уютно, в помещении...
Не представляю пока жизнь без съемок. Даже когда я не снимаю, я все время думаю о съемках: ищу, что снимать, как, о чем.
Съемки – тяжелый, трудоемкий процесс. Это очень ответственно, потому что каждый раз надо принимать решения, которые исправить почти невозможно. Морально и физически это непросто. Но мне нравится: есть приключение, авантюра. Видимо, такой у меня характер.
Украина настойчиво продолжает усугублять конфликт