Вызов брошен. А в ответ – тишина

"Долг интеллигенции – противостоять власти". Трудно сказать, кому принадлежит этот афоризм, неизвестно даже приблизительное время его возникновения, но в плаванье по эфирным волнам его пустил пару лет назад известный телеведущий, кумир – не скажу миллионов, но по крайней мере нескольких сотен тысяч наших сограждан. Сию фразу Евгений Алексеевич Киселев повторял с тех пор неоднократно, причем никак не выделяя ее в своей речи – ни паузами, ни интонацией. То, что этот тезис мелькает как бы мимоходом, само по себе довольно примечательно – стало быть, он близок или по меньшей мере понятен значительной части тех, к кому обращен. Под словом "власть" в данном контексте, очевидно, следует подразумевать "государство". И вот тут сам собой возникает вопрос: откуда все-таки взялся у нас этот радикализм с прямой наводкой?

Конечно, самая большая ответственность лежит на самих властях. Генсеки, императоры, цари, самовластно правившие страной многие века, делали всё, чтоб связать свою персону с именем России и, надо сказать, добивались успеха. Люди, способные отделить Отечество от Его Величества, народ от партии и т.д., всегда были в русско-советской интеллигенции в крайнем меньшинстве; большинство отдало бы под трибунал всё государство вместе с его кровавыми диктаторами. С другой стороны, деятелям с критическим складом ума нужно ведь с кем-то спорить, а лучшей кандидатуры на роль оппонента, чем государство, не сыскать. Можно, правда, адресовать свои речи не вверх, а вниз, да, к счастью, "хождение в народ" – как занятие в равной степени бессмысленное и опасное – уже не практикуется. Но обратимся-ка вновь к "истокам".

Когда-то русские цари, Бог весть с какой целью, позволили части своих подданных прикоснуться к сладким плодам просвещения, одновременно лишив их общественного поприща, а с ним и возможности претворять свои идеалы в жизнь. Это повлекло самые роковые последствия, потому как приобрести по прошествии лет права и свободы оказалось для интеллигенции гораздо проще, чем изжить в себе безответственность. Ввиду всего этого мы имеем полное право пенять на "тяжкое наследие прошлого" или, если хотите, на великую силу привычки.

Действительно, со времен Нечаева, петрашевцев, народовольцев, бакунинцев и марксистов наши университеты традиционно занимают левую часть политического спектра. Не приходится удивляться, что и теперь самая мощная студенческая первичка КПРФ базируется на историческом факультете МГУ. Что поделаешь, если общественное мнение в России формировалось такими событиями, как процесс над Верой Засулич! Присяжные преподали тогда хороший урок, как увидеть в террористе героя борьбы за свободу и справедливость. Предпочитать кровавую анархию кровавой диктатуре нас научило самое высоколобое за всю историю России правительство, получившее, как бы в напоминание и предостережение потомкам, название Временного. Блестящий оратор, адвокат, специализировавшийся по политическим процессам, – Александр Федорович Керенский без колебания сделал выбор между Корниловым и Лениным, сочтя союз с последним за меньшее зло. В этой связи современная попытка опального олигарха, драпирующегося теперь в мантию правозащитника, объединить своих "либералов" с коммунистами против действующего президента уже не выглядит чем-то принципиально новым (впрочем, здесь история, конечно же, повторяется как фарс). После Октября семнадцатого синдром левизны окончательно принял хроническую форму. Два миллиона ученых, педагогов, специалистов – людей, разделявших консервативные ценности, такие, как, например, религиозность и патриотизм, – навсегда удалились в изгнание. Из оставшихся интернационалистов, атеистов и прочих "футуристов" и формировался геном советского интеллигента. И вот, одно за другим последовали поколения верующих в наступление на земле эры всеобщей справедливости, в конечное единство интересов всех людей доброй воли.

Сталин круто развернул корабль истории; большая часть революционных идей – от свободной любви до права наций на самоопределение – оказалась выброшена за борт. Репрессии сильно проредили армию левых уклонистов (формалистов, пролиткультовцев и т.д.). Не помогло. На их место пришли точно такие же безнадежные идеалисты, ратовавшие за возвращение к "ленинским нормам жизни". Пропасть, отделявшая государство от интеллигенции, расширялась. Постепенно она достигла своих исходных размеров, как во времена Николая I, когда уважающий себя человек брезговал пожимать руку сотруднику Третьего отделения Собственной Его императорского величества канцелярии. Все как бы вернулось на круги своя; вновь явились люди – ум, честь и совесть своей эпохи, – желающие поражения собственному правительству в его империалистической войне, и не только в холодной.

Политическая доктрина нового движения была такой же мессианской, как у предшественников. Однако секта "прав человека" сразу встала на "верный" путь. Предки сперва хотели создать земной рай на всей планете, и только потерпев неудачу, сконцентрировались на собственной стране. Потомки сразу ограничили борьбу со злом пределами родного Отечества, но боролись, как и прежде, невзирая на враждебное окружение.

Справедливости ради надо отметить, что, хотя в странах Западной Европы социальный тип интеллектуала складывался в совершенно иных экономических, политических, культурных обстоятельствах, конечный результат вышел приблизительно тот же. Парадокс ли это? Отнюдь нет. "Пролетариям умственного труда", в особенности людям творческих профессий, просто по роду занятий личные свободы нужны больше, чем простым смертным. Не случайно именно художники и писатели шли в авангарде сперва социал-демократических, потом коммунистических, а в конце концов – анархистских движений. И на Западе оплотом свободомыслия выступали университеты, в которых всегда было немало "широко мыслящих" людей, способных подняться выше сиюминутных, "корыстных" интересов своей страны и своего правительства. Так, в западных научных кругах поступок четы Розенберг был встречен с плохо скрываемым сочувствием. Если б не хрущевский доклад на двадцатом съезде партии, положивший начало концу международного коммунистического движения, то, как знать, возможно, гражданская позиция членов "кембриджской пятерки" тоже нашла бы определенное понимание. А так снятие наиболее острых социальных конфликтов привело в странах "буржуазной демократии" к вытеснению красной идеологии зеленой. Решение экологических проблем без государственного принуждения невозможно; но, если говорить серьезно, сглаживание противоречий между властью и наиболее активной, неравнодушной частью общества имеет на Западе очень глубокие корни.

Действительно, недостаточно написать разумные законы, создать эффективно работающий госаппарат, укрепить общественные институты, дать социальные гарантии – все это окажется бесполезным, если не научиться разговаривать с людьми на понятном им языке. Нельзя игнорировать мнение меньшинства, даже во всех смыслах ничтожного. "Продвинутые" европейские политики это поняли и, преодолев ложный стыд буржуа, взяли курс на равноправие всех этнических групп, религиозных общин, эстетических концепций, половых ориентаций... И тем самым вовлекли в общественную жизнь тех, кто создает общественную атмосферу, чье влияние и возможности порой во сто крат превышают численный удельный вес.

У нас этот вопрос на повестке дня, похоже, вообще не стоит. То там, то здесь "патриоты" поднимают еврейскую тему; новоявленные пионеры борются за нравственный идеал в литературе; депутаты требуют призвать к ответу гомосексуалистов, представители неофициальной государственной религии – очистить страну от еретиков. Чтобы это пресечь, не нужно ничего, кроме политической воли; тем не менее... Широким массам демонстрируют все что угодно – полет на истребителе, кувырки на татами, катание на лыжах, – но хоть бы капельку бальзама на душу, израненную вселенской скорбью (словечко в защиту животных, например). Раз таковых душ среди избирателей (между прочим, еще и налогоплательщиков) всего 5-7%, то их можно по-прежнему держать за ничто, за деклассированную прослойку между рабочими и колхозниками. Так что вызов Киселева брошен в пустоту – поднять его перчатку пока просто некому.