Его королевское величие

Фридрих II из династии Гогенцоллернов, прозванный Великим, для германской истории фигура примерно такого же масштаба, что для России – Петр I. Именно за него, задолго до Бисмарка начавшего превращать в мощную державу лоскутную страну, где мелкие государи, выйдя по Yтрам во двор и принюхавшись, могли точно определить, что готовят на обед соседнему герцогу, нередко поднимали тосты в осененной свастиками Германии времен Третьего рейха. И намеренно забывали те уроки истории, которые заставили Фридриха Великого в начале августа 1759 г. пасть лицом в траву и начать помышлять не только об отречении от престола, но и о самоубийстве.

Впрочем, любой, даже самый талантливый, полководец не застрахован от неудач, которые только делают его изощреннее в принятии стратегических решений. Было ли это качество свойственно и Фридриху? И заслуженно ли его продолжают называть Великим? Попробуем разобраться.

"Это странное управление, эти еще более странные нравы, эта смесь стоицизма и эпикурейства, строгости военной дисциплины и изнеженности во дворце; солдаты, которых по 36 раз прогоняли сквозь строй под окнами смотревшего на них государя, нравственные проповеди и разнузданные нравы – все это представляло собой удивительно странную картину, о которой многие ничего не знали", – так написал о Фридрихе Вольтер, живой свидетель того, из чего именно его "добрый приятель" сковал себе и позор, и славу. С последней и начнем

Славой Фридриха была сколоченная им армия – сколоченная в прямом смысле этого слова. Исследуя феномен силы прусской армии и ее "ахиллесову пяту", военный историк А.А. Свечин пишет: "Сама односторонность армии Фридриха, с его презрением к массе, с непониманием моральных сил, очень поучительна, так как дает картину почти лабораторного опыта боевой работы из-под палки искусственных, бездушных солдат". Судя по всему, другого варианта ее комплектования в то время не было, потому что не было и Германии как единого государства (после Тридцатилетней войны она была раздроблена на сотни мелких княжеств), т.е. "отечества", которому можно было бы служить. И нечто более или менее устойчивое с точки зрения военной машины могло возникнуть только усилиями государя, позаимствовавшего методы жестокого и отчаянного атамана разбойников в отношении как своих подданных, так и соседей. Для прусских Гогенцоллернов война стала доходной статьей, а выходя на большую дорогу, они там не только грабили, но и находили кадры. Официально доходы прусской казны складывались из налогов, доходов от образцово управляемых "казенных" королевских имений и платы за аренду солдат, которых Пруссия давала напрокат Англии и Голландии (в 1688-1697 гг. за участие в войнах против Людовика XIV было получено 6545 тыс. талеров).

В большинстве прусских городов 25% населения составлял сам гарнизон, а еще 30-40% – семьи офицеров и "обслуживающий персонал". При этом численность армии составляла 2,65% населения страны. И такую рать держало самое нищее государство Европы XVIII века! Мало того, в крепостных магазинах всегда имелся запас зерна для армии на 1-2 года войны, а в казне – серебряный запас, чтобы можно было начать войну "независимо от финансовой конъюнктуры". Все это было возможно, пишут исследователи, только благодаря жесточайшей экономии. А если точнее, "экономике" выжимания всех соков из населения и бандитским методам комплектования самой армии, определение в которую было пожизненным и равнялось гражданской смерти. Добровольно на таких условиях в нее вряд ли кто пошел бы, поэтому еще в 1708 г. была издана инструкция "хватать без оглядки людей, незначительных по социальному положению, чьи родные не в состоянии были бы поднять большого шума, отводить в крепость и там передавать в руки вербовщиков". Этот королевский вердикт породил настоящую охоту на людей. Нередко капитаны, чей "улов" был жирнее, продавали рекрутов коллегам и брали выкуп у родни своей "добычи". Крестьяне боялись возить продукты на рынки, страдали и помещики. Когда жалобы превысили критическую массу, король в 1733 г. издал новый регламент, согласно которому "белый билет" получали сыновья ремесленников, духовных лиц и... потенциальные рекруты ростом ниже гренадерского. Охота из Пруссии переместилась на другие дороги Европы, и вербовщики начали спаивать верзил в Польше, Швейцарии и мелких немецких княжествах. Иными словами, основой армии при Фридрихе Великом стали уже не пруссаки – в 1744 г. только в одном только полку Ретберга служили 111 иностранцев. А им за какие коврижки было служить верой и правдой? Обещания вербовщиков, ловивших солдат удачи по кабакам, на деле оказывались обманом. Еще одна деталь: дефицит кадров для армии привел в 1780 г. к распоряжению судам приговаривать к военной службе мелких преступников и нелегальных писателей. Напрашивается вывод: этакая компания должна быть запрограммирована на дезертирство.

И этот вывод верен. Однако Фридрих на моральные качества своих рослых вояк не обращал внимания. Считая, что дисциплина способна изничтожить любую духовную заразу, он говорил, что "прусский солдат должен бояться палки своего капрала больше, чем вражеской пули". В исполнении этого правила прусские офицеры преуспели немало... У обитателей казарм в мирное время с Yтра до ночи не было возможности даже вздохнуть: шли уроки шагистики в полном составе частей, а когда погода не позволяла – обширная караульная служба. Любое ослушание каралось шпицрутенами унтер-офицеров. От избиения насмерть солдат спасало только то, что защищает и рабочий скот от зверства погонщика: за нанесенное увечье, препятствующее дальнейшему несению службы, офицер уплачивал королю убыток в размере цены вербовки.

Внутри казарм это сохраняло армию от разложения. За их пределами было сложнее: удаление дозоров во избежание дезертирства не допускалось свыше 200 шагов от главных сил, а наряды за водой или дровами выходили сомкнутым строем под началом офицеров. В 1735 г. было даже решено обойти на марше сильно пересеченную местность возле реки Мозель, где прусской армии могло грозить массовое бегство из строя, а в 1741 г. армию Фридриха замучили наскоки австрийских конных гусар – целый месяц они перехватывали предназначенные королю донесения, а преследовать легкие части по оврагам для него означало понести потери в войсках.

Но все же прусская армия, этот бездушный механизм, воюя по правилам военного искусства того времени, одерживала победы. Самой яркой по праву считается битва при Росбахе, где 30 тысяч французов и 20 тысяч войск австрийской императрицы были обращены в бегство пятью батальонами Фридриха. Король прусский воодушевился тем, что его войска могут всё. Но радость была недолгой: сила обернулась слабостью и крахом, когда он столкнулся с армией, сильной другим – духом своих солдат.

"Король берет на себя ответственность перед каждым солдатом, что неприятель не пустит свои штыки в дело, а побежит", – внушалось прусской пехоте. Чаще всего так и бывало, когда пруссаки шли в атаку как на смотру, особенно после шквальной огневой подготовки. Шли в ногу, а роты стреляли и перезаряжали ружья по очереди. Европейские полководцы, видя серьезные потери, перестраивали войска, и Фридриху оставалось только добить противника. Но если армия воюет без военачальника и некому дать приказ отступать?..

...В разгар Семилетней войны это было уже не первое столкновение пруссаков с русской армией, и далеко не первое предательство в последней. При первых же звуках "психологической атаки" – громе барабанов и полковых флейт из стана врага – английский генерал Фермор ускакал из своей ставки, бросив войска на произвол судьбы. Ядра сыпались дождем, но ряды русских смыкались снова; их топтали конями, но солдаты, умирая, вспарывали брюхо лошадям, и штык с лязгом смыкался со штыком. Измотанный и злой, Фридрих обронил: "Русского мало убить, его надо еще и повалить!". Он не знал, что против него сражается не военный гений, а простые солдаты и простые офицеры, которым просто некому было дать приказ отступать... Обходным маршем прусские кирасиры наткнулись на обоз с русской казной. Когда русское золото потекло им в карманы, Фридрих недосчитался двух полков дезертиров. А наутро, когда король готовился увидеть на поле брани трупы и пустоту, его встретили вновь сомкнувшиеся русские полки, дымящиеся фитили пушек и блеск кирас. Ничего не понимая, король отступил. По законам того времени, оставив поле битвы, он фактически признавал свое поражение.

В 1759 г. у русской армии был уже другой полководец, Петр Салтыков, сумевший просчитать и свести на нет безотказную до того "косую атаку" Фридриха. В битве при Кунерсдорфе, за которую солдатам Апшеронского полка, воевавшего по колено в крови, был дан особый знак отличия – сапоги из красной кожи, Фридрих Прусский разбил о стойкость русских всю свою армию, а когда от шальной русской пули его спасла хранимая на груди золотая готовальня, воскликнул в отчаянии: "О боги! Неужели для меня не найдется русского ядра?". Ядер, сабель, русской силы его армия испугалась больше, чем палки, – и побежала. Современники заметили, что после этой битвы король до конца жизни сохранял скорбные черты лица.

Так значит, как организатор и военный стратег он был не так уж велик? Тогда в чем величие? Фридрих, по словам Вольтера, "построил лучшие в Европе театральные залы, пригласил всевозможных артистов, так как хотел идти к славе всякими путями и наиболее дешевыми средствами". Возле Берлина на высушенных болотах выросли 130 сел; король велел расчистить пустыри, вставал в 5 Yтра и ел на 33 экю в день, писал стихи и неплохо играл на флейте... Однако, изучив все это на месте, великий француз заметил: "Он писал и говорил под одним настроением, а действовал под другим". Что же было главной страстью короля – армия? Пожалуй... Но ведь идея создать ее такой и так тоже не могла возникнуть на острие голой логики. Обратимся снова к Вольтеру: "Во дворец никогда не входили ни женщины, ни попы... Один лакей приходил затопить у него печку, одеть и выбрить. Спальня его была довольно красива: роскошные серебряные перила, украшенные амурами, но за занавесью вместо кровати скрывалась библиотека, тогда как постель короля представляла собой скверную складную кровать с тонким тюфяком... Когда его величество был совершенно одет, он призывал к себе 2-3 фаворитов – поручиков своего полка, скороходов или молоденьких кадетов, – и пил с ними кофе. Тот, кому бросали платок, оставался... Так как государь при жизни отца сильно пострадал от мимолетных любовных увлечений и был плохо вылечен, первой роли он играть не мог и довольствовался второй. Знаменитая Барбарини танцевала тогда в его театре, король приказал похитить ее в Венеции. Он был немножко влюблен в нее, потому что у нее были мужские ноги..."

Так за что же все-таки он получил титул "Великий"? За приращение земель, за флейту, за романтические аллеи Сан-Суси, за изуверскую дисциплину и систему мобилизации, за блицкриги против европейских армий?.. Существует исторический анекдот: Фридрих хотел приобрести земли одного мельника, но тот отказался. Фридрих лично пришел к нему и сказал: "Пойми, я же король, я могу просто забрать твою землю". "Нет, – ответил мельник, – существует закон". Фридрих был настолько умен, что решил отступить и дать этому анекдоту войти в историю Пруссии, которая должна была жить по законам, издаваемым ее королем.