Кастрат-крестоносец и его любовь

Год назад вышел из печати роман "Красная мадонна" - первое произведение знаменитого абсурдиста XX века Фернандо Аррабаля, которое было переведено на русский язык. Ныне мы имеем возможность ознакомиться с еще одним, не менее известным и не менее оригинальным текстом франко-испанского писателя.

Читатель произведений (так же, как и зритель скандальных кинолент) Ф. Аррабаля ощущает себя захваченным потоком ассоциаций, словно он отправился в плавание по океану культуры, с ее архетипическими образами, знакомыми мотивами и узнаваемыми сюжетами. Только все это оказывается вывернутым наизнанку, превращенным в парадокс и трансформированным в кошмар – сказать "переосмысленным" было бы слишком слабо. Мир Аррабаля абсурден, нереален, метафоричен, извращен, ужасен – и при этом непередаваемо лиричен. Возможно, именно сочетание несочетаемого является и загадкой творчества французского писателя, и, одновременно, ключом к разгадке его популярности.

Главный герой романа Ф.-В. А. (его инициалы отчасти совпадают с именем автора), сумасшедший Директор-кастрат Корпуса Неизлечимых, влюбленный в развратницу Сесилию, предпринимает "крестовый поход", отказываясь выдать властям садиста Тео, пользующего пациентов Корпуса цианистым калием и последней прижизненной порцией секса. В этом заключается сюжет, пересказывать который нет никакого смысла, поскольку роман Аррабаля – это в первую очередь язык, оглушительно необычайный, с нескончаемыми идиоматическими играми, язык изматывающе пародийный и внезапно трогательный.

"С бесконечной нежностью погружал он их в чувственную и буддийскую нирвану и, зная, что никому не дано пребывать вечно в этом райском и коматозном блаженстве, убивал, чтобы затем уснуть сном праведника". И нет никакой гарантии, что деяние Тео и в самом деле преступно, поскольку больные, "заразные до очков", "восприняли крепостную стену как богослужение, а колючую проволоку и провода под высоким напряжением как категорический императив". Ожидая доказательств бессмертия души, они вопрошали: "Если придет на цыпочках и в подгузниках к нам бессмертие, где тогда мы сможем смотреть телевизор в час полдника?"

Безумцы и преступники изгнаны и заперты в Корпусе Неизлечимых, куда можно войти, но откуда нет выхода. Корпус – грандиозная метафора тоталитаризма, напоминающая удушливую атмосферу романов Кафки. Но не только, ибо тогда роман оказался бы неинтересен современному читателю. Сумасшедший кастрат-изгой трагичен, и его трагедия приобретает вселенский масштаб благодаря завершающему роман апокалипсису в виде массового расстрела и пожара, в котором сгорает безумный Корпус. Абсурдно-неистовая любовь "кастрата поневоле" к "звездно-благоуханной" распутнице Сесилии доводит трагедию до предела, превращая в дурачество, в карнавал, переворачивающий универсум с ног на голову. Недаром Сесилия – это негатив святой Цецилии, символом непорочной чистоты которой были белые лилии. Дурацким, карнавальным, бредовым предстает сам язык романа – изощренный язык-перевертыш; впрочем, каким еще языком может изъясняться безумец?

В том, что Директор Корпуса – безумец, нет никаких сомнений, как нет сомнений и в том, что сам он себя таковым не считает. И вот тут-то кроется изюминка романа – то, чем поразил он читателей середины прошлого века и чем до сих пор небезынтересен нам. Мир неодинаков, и различия заключены в точке зрения. Картина реальности, представляющаяся шефу полиции и адвокату рецидивиста Тео, допускающая поголовный расстрел пациентов зараженного Корпуса, вызывает оторопь и отрицание. Однако картина реальности, видимая сумасшедшим, вообразившим себя Директором дурдома и беседующим с мышью по имени Гектор, не менее абсурдна. Да есть ли вообще ПРАВИЛЬНАЯ картина, истинная реальность? Или все мы – пациенты Корпуса Неизлечимых, которые "видятся себе неистово любимыми кем-то, кто осыпает их цветами, воспевает в стихах, ямбах, дактилях и птеродактилях в славном королевстве лилий"?..

Деформированный, "сдвинутый" мир, мир пародии и фатального безумия, "мир наоборот" оказывается не обратной стороной мира нормального, а единственно возможным миром. Ведь картину мира рисует человек, а он может только притвориться разумным, не являясь таковым ни в коей мере. На самом деле здравый смысл – иллюзия, ибо зеркало дьявола давно разбито, и у каждого в глазу – роковой осколок, преображающий окружающее в бред, кошмар или утопию. Таков печальный и исчерпывающий вывод, сделанный Ф. Аррабалем. Вывод, жестокость и бескомпромиссность которого смягчаются только карнавальным шутовством, поэтическим лиризмом и тонкой иронией, пронизывающими знаменитый роман классика французского сюрреализма.