Жил на свете монархист. Долго жил…

Иным судьба на сцене жизни дарит роли, которые далеко превосходят их таланты. Тем не менее и у таких людей бывают поклонники. Среди тех, кого природа явно обделила ярким дарованием, был и Василий Витальевич Шульгин – монархист, свергавший монархию, и деятель белого движения, обращавшийся к эмигрантам с письмами о том, что Советская Россия – страна хорошая.

Шульгин в дореволюционной России был человеком небедным, наоборот, имел 300 десятин земли в Волынской губернии. Когда вздумалось ему заняться политикой, избрался он в Государственную Думу (не ту, что ныне в Охотном ряду Москвы, а в ту, что работала в Таврическом дворце Петербурга). В Думе Шульгин стал лидером крайне правых, промонархически настроенных дворян и прослыл реакционером. В 1908-м выступил против отмены смертной казни. Был убежденным сторонником П.А. Столыпина и его реформ. В 1914-м пошел добровольцем на фронт; участвуя в атаке, был ранен. Оправившись, стал начальником земского передового перевязочно-питательного отряда, потом вернулся в Думу. 2 марта 1917 г. вместе с другим известным политиком, А.И. Гучковым, предъявил во Пскове Николаю II требование Думы об отречении от престола в пользу сына. В результате царь пошел на этот шаг и за себя, и за сына – в пользу младшего брата Михаила. 3 марта в Петрограде Шульгин участвовал в переговорах с ним, в результате которых великий князь отказался принять престол до решения Учредительного Собрания. Шульгин был в числе тех, кто готовил и редактировал Акт отказа Михаила Александровича от престола.

Потом случился Октябрь 1917 года. Шульгин сделал вид, что ему стыдно за все случившееся, и принялся изображать из себя одного из лидеров и идеологов белого движения, создавая Добровольческую армию и организуя борьбу с большевиками. А когда, естественно, не получилось, бежал в Европу.

В годы гражданской войны он потерял единственного сына. Это было самой страшной трагедией в его жизни. Видимо, это несчастье настолько надорвало его как личность, что все остальное Шульгин начал воспринимать с некоторой отчужденностью и фатализмом, как будто все происходит на стороне, а не с ним самим и его впрямую не касается.

В 1925-1926 гг. Шульгин тайно, как ему думалось, посетил Советский Союз (на самом деле весь визит контролировался ОГПУ, решившим не арестовывать врага Советской власти). Поиски сына оказались безуспешными, зато он написал об увиденном ("Три столицы"). Книга эта была вполне объективная. Главный смысл ее таков: при всей гадости правящего режима Россия жива и процветает. Позднее Шульгин все же узнал, что во время нелегального пребывания по всем городам его негласно опекали чекисты. "Причины, почему меня не задержали, мне не совсем ясны и по сей день", - писал об этом Шульгин в 1960 году. Большевики были тоже людьми не самыми глупыми – они понимали, что лучше иметь врага пусть не самого прозорливого, но объективного. "Я думал, что еду в умирающую страну, а вижу пробуждение мощного народа", - написал он по возвращении. Две книги его были изданы в стране Советов, разумеется, с соответствующим предисловием. Это "Дни" и "1920 год". Впрочем, после 1929 г. они благополучно были изъяты из широкого пользования.

Вскоре из публичной белоэмигрантской политики изъят был и сам Шульгин. Просто он отошел от дел и стал жить частным лицом в Сербии. В октябре 1944 г. Красная Армия освободила Югославию, и уже в январе 1945 г. эмигрант был арестован и препровожден в Москву. Он и не думал сопротивляться или бежать еще дальше на "гнилой запад".

В Москве "за активную контрреволюционную и антисоветскую деятельность" Шульгин был приговорен к длительному сроку заключения, но когда пронесся ветер ХХ съезда партии, был освобожден.

Отбывал срок он в знаменитом Владимирском централе. Естественно, после освобождения жить в столицах ему не позволили, выехать к жене в дружественную Югославию под надзор тамошних чекистов – тем более. Был Шульгин тогда уже очень стар (78 лет). Без пенсии, без жилья, без средств существования, без возможности их реально заработать ему оставалось одно - отправиться в деревенский дом престарелых под Владимиром и там ждать смерти. Радости в этом было мало...

Впрочем, тут судьба словно бы сжалилась над стариком, хотя такую жалость можно сравнить с той, что волк испытывает к кобыле. Пожалели Шульгина отечественные спецслужбы. Разумеется, все было обставлено в виде добровольного сотрудничества, как и всегда в подобных случаях.

Как говорили те, кто имел возможность общаться с Шульгиным в последние десятилетия его жизни, главной темой разговоров была необходимость думать о душе. Кстати, и встретить его в ту пору было легче всего во владимирском Дмитриевском соборе, во время службы, где Шульгин считал необходимым бывать возможно чаще.

Работа для Шульгина оказалась привычной. Ведь еще в 1917 г. сам Ильич обещал ему таковую. "Даже когда мы будем у власти, мы вас не "разденем", а обеспечим вам хорошую одежду и хорошую пищу, на условиях работы, вполне вам посильной и привычной!" Видному дореволюционному публицисту Шульгину лубянское ведомство вполне в духе идей Ильича дало "посильную работу".

Василию Витальевичу пришлось сочинять "Письма к русским эмигрантам". Это были весьма незатейливые путевые очерки, каковые должны были показать, что простому народу в стране победившего социализма живется вполне хорошо. Действительно, к середине 50-х гг. экономическое положение в стране более или менее выправилось, так что сильно лукавить Шульгину не приходилось. Когда откроются основные архивы лубянского ведомства, тогда можно будет говорить с уверенностью - какая часть подлинных текстов Шульгина была опубликована и были ли они вообще. Стилистика "Писем" очень отдаленно напоминает его более ранние сочинения, но следует учесть, что писал их вовсе не молодой публицист с горящим сердцем, а древний старик, у которого все желания давно отпали. Исключая, вероятно, самых бытовых и житейских.

"Одежды" в благодарность за эти труды даны были самые скромные - однокомнатная квартира во Владимире да возможность воссоединиться с женой. Был обеспечен бывший богатейший помещик и скромной пенсией. Народу в его квартире всегда толклось много - от тайных монархистов до будущих демократов, особенно в пору оттепели. Да и позднее Шульгин охотно принимал "интересующихся", со стола никогда не сходила "хорошая пища" - самовар с баранками, равно как с лестницы никогда не уходили "молодые люди в штатском". Все делалось открыто, стеснения в провинции не приняты.

Умер он в 1978 г., успев лично сняться и проконсультировать несколько фильмов о революции и 20-х гг., прожив длиннейшую жизнь в 98 лет.