Бог – есть. Антонины Великановой – нет

Фото: smotr.ru

Ваня Вырыпаев – не Женя Гришковец. Хотя их часто сравнивают. Наверное, потому, что Вырыпаев начался там, где закончился Гришковец. С отставкой надежды русской сцены номер один по праву занял вакантное место. Как и Гришковец, с разбегу взял доверительно-лирическую интонацию, мешал откровения с ностальгией, развлекал, экспериментировал. Получал призы. Как бы это сказать, знаменител.

Был приглашен на фестиваль NET, где показывает в этом году единственную российскую премьеру. Это, несомненно, успех. Фестиваль, в этом году особенно звездный, абы кого в свои ряды не пускает. И все-таки второй спектакль Вырыпаева со странным названием "Бытие номер 2" – предприятие достаточно необычное. Даже для экспериментирующего фестиваля. Даже для готовой к экспериментам публики. Даже для ко-продукции для прикрытия со штутгартским фестивалем Theater der Welt ("Театр мира"). Даже для Вырыпаева.

Премьере предшествовал большой кусок мистификаций, или же назовем это дополнительными разъяснениями, непредвиденными обстоятельствами, которые драматург счел нужным донести до зрителя. Обстоятельства заключались в том, что к спектаклю "Бытие №2" Ваня Вырыпаев, вроде и не имеет никакого отношения. Поставил его Виктор Рыжаков. Сыграли в нем Александр Баргман и Светлана Иванова.

А пьесу написала пациентка психиатрической больницы Антонина Великанова, которая, как рассказывает в интервью Ваня Вырыпаев, лежит на улице Потешной и страдает острой шизофренией. Далее интрига: Театр.doc и страдающая литературной манией Великанова, которая о нем прослышала и во всем Театре.doc выделила именно одного конкретного драматурга и человека, писала ему письма, через лечащего врача Александра Ильича передала ему свою пьесу. Просила поставить. Он поставил, снабдив собственными вставками, частушками, зачитыванием из писем Великановой и из писем лечащего врача Великановой, Аркадия Ильича. Просто поставил, хотя он тут вроде как и ни при чем.

Даже аккордеонист Айдар Гайнуллин, несмолкающий аккомпаниатор действия, даже он, получается, более при чем, чем драматург Иван Вырыпаев. Когда Айдар Гайнуллин наяривает на аккордеоне Брамса, то вот она получается – метафора колеблющегося, эклектичного театрального целого. Сцена не богата декорациями: четыре стула, десять ведер соли и намалеванный на полу белый квадрат. Действие не богато действующими лицами: их двое. Жена Лота, она же Антонина Великанова, он же Светлана Иванова. Бог, он же лечащий врач Аркадий Ильич, он же Александр Баргман. Бог – прагматик, а пациентка – мистик. Бог – позитивист, он считает, что его не существует. Жена Лота же утверждает, что Бог есть, поскольку должен быть смысл и поскольку за всякой вещью и всяким действием кроется что-то еще. Словами выдуманного пророка Иоанна, она говорит: "Если ты веришь в Бога, это еще не означает, что Бог верит в тебя".

Веселенький, резво скачущий, шизофренический текстик довольно быстро превращается в философский диспут. Вызывающе откровенный разговор с Богом, который многих может неприятно шокировать, но не это цель. Цель – в формулировке внятного мессиджа, обращения к Нему, которое может не долететь и потому произносится вызывающе громко. Так вызывающе громко, что даже удивительно, как совпали пациентка дурдома Антонина Великанова и молодой драматург из Иркутска Иван Вырыпаев, чей прошлый (и первый) спектакль тоже был в библейской тематике – десять новозаветных заповедей обогатились там модным ритмом рэпа. Теперь же Вырыпаев выпрыгивает на сцену с частушками "пророка Иоанна" (легко читаемое имя автора: Иоанн = Иван), про Аркадия Ильича, про День проституции. Про русскую женщину Антонину, которая мечтала улететь в космос. Про русского мужика Пал Иваныча, "русского бога", которого вдоволь потрепал на русской перине русский пророк Иоанн. "Делай не только то, что тебе нравится, а делай все!" – говорит куплетист Вырыпаев, и становится почти очевидно, что в масштабах своего божественного фарса он замахивается аж на Достоевского. Он как будто наговаривает свои почти карамазовские выкрики в трубочку, в космическую бутылочку, как будто кодирует свою собственную легенду о Великом Инквизиторе и отправляет в космос, надеясь, что тем, кто выловит и прочтет его послание, будет сам Бог.

Потому что это, конечно, вырыпаевское послание, потому что никакой Антонины Великановой, конечно, нет. Потому что, конечно, хотелось бы подыграть забавной драматургической мистификации, но еще больше хочется унять сумятицу от неожиданных ходов и метафор. У пьесы есть подзаголовок: "поиски смысла". Смысл Лотова жена, пациентка дурдома видит в "чем-то еще". И если можно уничтожить все, говорит она, то "что-то еще уничтожить невозможно". И когда всего не станет, то что-то еще останется. И когда Содом и Гоморру стирают с лица земли, она оборачивается, чтобы увидеть что-то еще, а Бог не оборачивается, потому что знает, что никакого "чего-то еще" нет. Но разве можно верить Богу, который даже не знает, что он есть, который все, что делает, так это стирает мокрой тряпкой все мысли и образы из твоей головы.

В финале мечтавшая о полетах бывшая учительница математики Антонина Великанова улетает в космос. Она летит на Солнце, потому что на Солнце Бог, и счастлива, сбылась моя мечта, говорит она. День проституции, Содом и Гоморра, глупые рыбы и все остальное осталось далеко позади. Содом и Гоморра остались далеко позади. Ты начинаешь заговариваться и повторять текст той же заразной скороговоркой, как пробегают его прекрасные актеры Баргман и Иванова. Но нельзя не подозревать, что за Баргманом, за Ивановой, за баянистом, за комическими куплетами, за Антониной Великановой, которой вроде бы не существует, и Иваном Вырыпаевым, который вроде бы есть, что за всем этим – есть что-то еще.