Немного трэша в холодной воде

Кингсли Эмис. Один толстый англичанин. – СПб.: Азбука-классика, 2003

Новая книга Кингсли Эмиса, отмеченная элементами автобиографичности, а иногда и автопародии, представляет собой некую записную книжку иностранца – как несложно догадаться, англичанина, приехавшего по долгу службы в Штаты и наблюдающего эту страну изнутри. Служащий литературным консультантом престижного лондонского издательства Роджер Мичелдекан по приезде в Америку между делом возобновляет адюльтер с женой датского филолога. При этом он не упускает ни одной юбки и со всей прямотой, на которую способен педантичный, желчный, грубый человек высказывает не всегда политкорректные мнения о неграх, евреях, гомосексуалистах... Он признает за собой слабость к чревоугодию, пьянству и любострастию. Впрочем, это не мешает ему ни как человеку, ни как профессионалу, подвизающемуся на ниве художественного творчества, весьма нелестно отзываться об американской литературе, в которой он усматривает извечных персонажей: "некрофилов-паралитиков, жокейского роста гигантов секса, кастратов-эксгибиционистов, безруких адептов секты хлыстов и прочую мразь". Боящийся с детства темноты, не умеющий водить машину, из-за своей мощной комплекции в любовных утехах ассоциирующийся с гризли (его возлюбленным это не то чтобы "не нравится, а просто интересный факт"), он морализирует на тему истинной веры местного священника с его "ризами из роскошных магазинов с Пятой авеню, причастниками, имеющими особнячки в пригороде, неоновым Иисусом и страдающими от похмелья грешниками". Он ехидничает над порабощенностью американцев прогрессом – "символом секса-и-богатства" и превозносит островной английский над "янкишем". Из его диалогов с коллегами, любовницами и случайными собеседниками, пьяных бормотаний и трезвых мыслей вырисовывается образ сноба, человека грубого и закомплексованного, испытывающего постоянное беспокойство и "не способного расслабиться". И только жалость, которую вызывает незадачливый покоритель женских сердец, и унижение, которое он терпит, обнаружив измену искренне любимой им женщины, способны на мгновенье смягчить негодование читателя, возмущенного самолюбием и жестокостью Роджера Мичелдекана, ввалившегося в чужой монастырь со своим уставом.

---

Тадеуш Конвицкий. Чтиво. – СПб.: Азбука-классика, 2003

Роман Тадеуша Конвицкого, "польского национального сокровища", "совести своего поколения и кривого зеркала, которое его отражает" только на первый взгляд кажется обычным "крими". Задача писателя – "не давать роздыха читателю, не позволить ему задремать, заснуть", а, "схватив за глотку, приводить в чувство ударами своего пульса, будоражить электрошоками своей биоэнергии, одурманивать чадом совместной психодрамы". "Чтиво" – это грандиозный жанровый коктейль, смешанный профессиональным писателем-барменом из детектива, мелодрамы на розовой водичке и психологического романа, где "зеркало сознания разбивается на мелкие осколки и отражает все в виде атомов". За основу "напитка" взят постсоветский трэш про "истеблишмент свергнутого режима", "эпоху изобретенных в нервной спешке религий" и "жертвы большой политики". Еще молодой, но уже разочаровавшийся в жизни поляк, мир которого теряет объемность, "становясь плоским, как фотография", обнаруживает как-то Yтром в своей квартире, на соседней кушетке, мертвую девушку. Расследование и дальнейшие события разворачиваются в течение нескольких дней, но главный герой воспринимает происходящее, как бы зависнув в пространстве – настолько все нереально: камера, где его встречает одержимый идеей объединения всей Европы сумасшедший, адъютант, своей бледностью напоминающий Наполеона, всегда некстати возникающая из темноты девушка Анаис в восточных одеяниях, не способная "перешагнуть границу нашей действительности"... Казалось бы, вся эта литературная паранойя может вызвать у читателя, по меньшей мере, настороженность. Но есть в ней и невидимое на первый взгляд очарование – нежная и хрупкая любовь героя и таинственной незнакомки, о которой он знает все, но которую не знает совсем. Вот и получается из сложного жанрового коктейля лирическая трагикомедия, а главной специей, придающей "постной жизни" божественный вкус, становится, как всегда, любовь.