Ангельская муть

Премьера в театре Сатиры: то ли поучительная комедия, то ли проповеднический фарс о новой России с блистательными актерами в главных ролях. Пьеса Петра Гладилина "Вышел ангел из тумана" была написана специально для "старой гвардии": звезды "Кабачка 13 стульев" Ольги Аросевой и Льва Дурова – помимо прочего, художественного руководителя Театра на Малой Бронной. Смысл этой постановки в том, чтобы не искать никакого смысла: сюжет сумбурен, режиссерская задача отсутствует, зато у актеров достаточно длинные монологи и эффектные мизансцены, чтобы зритель мог наслаждаться их игрой, не думая о бренности всего сущего.

Ольга Аросева, ради которой, собственно, и затеяли сыр-бор, играет пенсионерку Екатерину Кондратьевну, на день рождения которой раз в год собирается семья: два сына с женами и потомством. Один сын – богатый и успешный, олигарх, да еще имеющий непосредственное отношение к властным структурам, другой – бедный и безуспешный, интеллигентишка с принципами. Пару лет назад братья безвозвратно поссорились и теперь, встречаясь на мамочкином дне рождения, пытаются с грехом пополам изобразить семейную идиллию. В этот раз идиллии не получается, шлюзы прорывает, и бурный скандал доводит старушку Кондратьевну до кондратия. Единство и борьба двух братьев – прямо Каин и Авель, только в оригинале Каин Авеля убил, а тут они совместно стараются упечь старушку Еву в дурдом, а то и на тот свет отправить.

В общем, старушка ползает по дому на саночках и просит снега, братья пугаются, безуспешно пытаются разыграть перемирие, но разума несчастной так просто не вернуть. Остаётся одно – чудо. Роль чуда выполняет у нас неожиданно явившийся Гавриил (именно – Лев Дуров) – существо с подобием крыльев за спиной, не то архангел, не то привокзальный бомж. Алкоголик, изгнанный из рая за совращение прихожанки. Он пространно и патетично объясняет персонажам и зрителям в зале, что ссориться – нехорошо. Ага, говорит Екатерина Кондратьевна. Тогда я выхожу замуж за гармониста. Я рожу новых детей, лучше прежних. Тут братья совсем расстраиваются, является гармонист с гитарой и произносит монолог, после которого становится окончательно понятно, что бабке пора на тот свет. На смертном одре несчастной матери братья мирятся, судя по всему, по-настоящему, и Гавриил уносит старушечью душу прямо в рай.

Когда все покаялись, помирились, вознеслись, должен бы наступить катарсис, которого, как ни жди, почему-то все нет. Есть чувство облегчения – и пожелание сыновьям отправиться вслед за старушкой-мамой.

Трактовать всю эту ангельскую муть можно бесконечно. Вот, например: Кондратьевна – Россия-мать. Сыновей у нее всего-то двое, и оба – блудные. Старушку Россию жалко, конечно, но ничего более... Рассказать поучительную историю сегодня может каждый всякий. Разбил на реплики – и поехал. Закрадывается подозрение, что в такой ситуации хорошие пьесы никому не нужны. Нужно дать хорошим актерам роль, где много текста – любого, лишь бы побольше. Актера, особенно комического, хлебом не корми – дай поговорить. Понятно, что и Аросева, и Дуров любую ерунду в любом количестве проговорят на сцене хорошо.

О, как много они разговаривают! Смысл теряется за обилием слов, и весь спектакль сделан так, чтобы ничто не мешало актерам их произносить. Сценография – минимальна. Повод задуматься – практически отсутствует. Поток речи, талантливо преподнесенной, красиво аранжированной, артикулированной, пусть и бессвязной, но изливаемой хорошими актерами старой школы, – вот что сегодня представляет собою комический спектакль репертуарного театра.

В шекспировские времена театр существовал на принципе допущения. Допускалось, что голая сцена – это Венеция. Безоговорочно принимались самые невероятные ситуации, в которых оказывались герои. Допускалось, безо всякого оправдания со стороны драматурга, что в три часа действия могут уложиться и пять минут, и десять лет, как в Гамлете. Зритель не был глуп или слишком доверчив, он просто изначально принимал правила игры, по которым показанному на сцене предписывается – верить.

Верить в то, что показали 10 декабря в театре Сатиры, сложно, но стоит попробовать. Потому что иначе смотреть спектакль не получится вовсе. Ни один зритель никогда не скажет: это – про меня. Что про него? Старушка, уносящаяся в небо в объятиях ангела-бомжа и гармониста с гитарою?

Но в ход пускается принцип допущения: если в спектакле есть хорошие актеры и хоть какое-то подобие действия, остальное зритель создаст себе сам. И пару дурных шуточек, которые не хочется даже цитировать, воспримет благосклонно – только бы смешили. И ощущение восторга от причастности к культурным ценностям столицы испытает. Поэтому претензия к этому спектаклю остается только одна: даже не "где мораль", а "зачем она вообще"?