Москва слезам давно не верит

ФОТО: all-photo.ru

Один за другим исчезают старые московские дома. Иногда они гибнут под ударами чугунной "бабы", какими сносили деревеньки в шестидесятых. Но такое варварство уже не в моде: обычно старое здание деликатно обносят забором, на котором написано "Реконструкция". А за забором – бульдозер, и трещат под напором высохшие за сотню лет балки перекрытий. И когда спадает занавес, взорам публики предстает значительно увеличившийся в размерах когда-то знакомый фасад; о милых же сердцу старых лестницах, лепных потолках и оконных рамах с мелкими стеклышками даже разговора нет. В последние годы дома рушат уже не "точечно" – квартально. И на собраниях, куда перед реконструкцией очередного квартала приглашают окрестных жильцов, архитекторы и сотрудники управ уверяют: жить станет лучше.

Как правило, активисты-защитники исторической застройки – те, кто попроще – говорят о "беспрецедентном уничтожении". Однако прецеденты как раз есть – Москва перестраивалась не раз и не два. Мелкие домишки сносились ради богатых палат, деревянные торговые ряды сменялись каменными, ампирные усадьбы московского дворянства сменялись шехтелевскими особняками и пятиэтажными доходными домами. И каждый раз множеству не самых глупых людей бывало больно, обидно и до слез жалко старые дома.

Центральный телеграф на Тверской, мощное здание в стиле конструктивизма, знакомо всем москвичам, и мало кто считает его сегодня "вставной челюстью". Однако если мы найдем этот же квартал Тверской на фотографиях, сделанных до 1915 г., то на месте Телеграфа увидим редкой красоты дворец с двумя флигелями. Бывшее первоначально дворцом князя Юрия Трубецкого, это городское имение отошло в казну и было передано Московскому университету. После перестройки здания Матвеем Казаковым в нем был открыт знаменитый университетский Благородный пансион. Среди воспитанников пансиона были Грибоедов, Веневитинов и остальные московские любомудры – и почти все московские декабристы. За это, по распространенной легенде, пансион и поплатился: Николай I закрыл его в рамках очередной кампании по "закручиванию гаек" в университетской среде. В течение следующих 60 лет здание сдавалось, говоря современным языком, под мелкие офисы. Когда же дворец пришел в полную ветхость (что неудивительно при множестве мелких арендаторов), участок откупил тогдашний финансовый монстр – страховое общество "Россия", обладавшее огромными капиталами и пользовавшееся благоволением московских властей. Эта компания, к 1915 г. уже построившая в России десятки доходных домов, включая дома высшей категории в обеих столицах, преспокойно снесла дворец. По всем параметрам сейчас это был бы исторический и архитектурный памятник. Однако на его месте вскоре начали строить нечто совершенно иное – а именно доходный дом рекордной для Москвы комфортности и этажности. Тринадцать этажей с 4-метровыми потолками, по два лифта на подъезд – детали этого проекта, ныне существующего в виде чертежей, для своего времени были потрясающими. Здание так и не было построено, помешала революция – но на его фундаментах в 20-х выстроили знакомый нам телеграф.

Вновь построенный на Волхонке Храм Христа Спасителя – внешняя реплика строившегося 40 лет творения Константина Тона. Его можно ругать или хвалить – но то, что это место принадлежит Храму, сегодня подтвердит почти каждый. А ведь полтораста с лишком лет назад, когда, расчищая место для монументального собора, сносили женский Алексеевский монастырь, многие москвичи негодовали. Настоятельница выселяемой обители, по городской легенде, вообще прокляла место, где потом поставят многострадальный храм. "Быть сему месту пусту!" – зловеще возгласила игуменья, совсем как нынешние старушки, выселяемые из бутовских и новоподрезковских домиков или, наоборот, в Бутово из центра. А в 1931 г., когда ломали тоновский храм, так же рвалось сердце тогдашних старых москвичей, для которых за это время Храм Христа Спасителя стал родным.

Проще всего относились к своим зданиям купцы: когда в конце XIX в. город решил ломать отслужившие свое ампирные Верхние и Средние торговые ряды, когда перестраивался, почитай, весь Китай-город, большинство владельцев зданий смотрели на вещи "позитивно". Еще бы – вместо обветшавших и порядком поднадоевших покупателям старых павильонов строились шикарные торговые пассажи, с мостиками и стеклянными потолками, с фонтанами и стеклянными сводами подвалов (стекла "Луксферъ", настоящий хай-тек по тем временам!). Водопровод, канализация, электричество, телефон – кто же откажется? Старые здания оплакивали немногочисленные любители московской старины, помнившие еще времена Николая Павловича.

Однако когда Москва резко начала богатеть (в самом конце XIX в.), цены на недвижимость резко взлетели и "эффективные" владельцы участков земли начали массово перестраивать и сносить дворянские особняки и усадьбы, заволновалось все московское интеллигентное общество. Кто из журналистов тогда не клеймил бесчувственных застройщиков, кто не оплакивал уходящую одноэтажную Россию! Даже Чехов, как говорят знатоки, написал по этому поводу одну забытую ныне пьесу... Остановить бы Лопахиных да повернуть историю вспять – но никому такое не под силу, даже в литературе. И вместо идиллических портиков и мезонинов на московских улицах появились криволинейные контуры и бесшабашная планировка, вышедшие из-под руки Шетхеля, Клейна, Иванова-Шитца. Появился московский модерн, ставший такой же плотью Москвы, как и предшествовавший ему ампир.

Сегодня Москва вновь, как и сто лет назад, сказочно богата; цены на "квадрат" зашкаливают, и выгода инвестиций в недвижимость очевидна. И так же, как и в прошлые времена, всеми правдами и неправдами приобретаются бизнесменами московские земли; так же неизбежно повышается этажность застройки. Ведь глупо иметь три этажа там, где можно иметь десять, правда? И так же, как и не раз в московской истории, плачут и протестуют коренные москвичи-интеллигенты. А колесо, запущенное законами спроса и предложения, не остановить, потому что это Москва, это Россия, и европейские жесткие охранные законы в действии нам только снятся. Или даже не снятся...

И совсем бы с этим примириться, да одно сомнение мучает: сто лет назад особнячки и усадебки сносились ради домов Шехтеля, Шервуда, Чичагова. Есть ли равные им среди теперешних московских зодчих? И – еще важнее – достанет ли нашим теперешним заказчикам культуры и вкуса, чтобы не городить "богатое" вместо "изящного"? Остается надеяться, что вкус у застройщиков развивается быстро – потому что больше надеяться почти и не на что.